По высочайшему велению - страница 11

Душевные метания на какое-то время даже привели юного искателя под крыло киевской полиции, той ее части, что отвечала за внутреннюю безопасность империи и презрительно именовалась у передовой молодежи охранкой, сделав его «господином Аленским». Подполковник Кулябко, начальник Киевского Охранного отделения, был с молодым человеком очень ласков, сочувственно кивал, слушая его речи, принимал даже дома, подолгу проникновенно говорил о России, о долге перед отечеством, но – на полицейском поприще разочарование постигло новоиспеченного сексота еще быстрее, нежели на анархическом. Очень скоро стало ясно, что все елейные речи обходительного Николая Николаевича имеют под собой весьма конкретную цель, в основе своей мало отличающуюся от побуждений бывших соратников: подполковника пуще безопасности династии и спокойствия обывателей волновали благодарности, награды и продвижение по службе, несущее за собой улучшение собственного благосостояния. Потому и последовало письмо с прошением о прекращении всяких сношений с полицией и фактическое бегство в Санкт-Петербург. Ну а дальнейшие приключения уже описывались выше.

Надо сказать, что после очередного возвращения в родной город Дмитрий Григорьевич виделся с Кулябко лишь единожды. На второй день по приезде Богров получил записку, в которой знакомым почерком было указано лишь место и время, без подписи, без карточки – привет из прежней жизни. Но встреча прошла спокойно, как будто два старых приятеля решили выпить кофе после долгой разлуки. Николай Николаевич получил от Богрова заверения в том, что с анархией покончено, равно как и с секретной службой, и, казалось, это не так чтоб его расстроило. Надо полагать, недостатка в менее щепетильных информантах он не испытывал, а встретился с бывшим сотрудником лишь для проформы, чтобы поставить галочку напротив выполненного рутинного дела.

С той встречи минуло чуть менее полугода, ничем особо не омраченных. Пару раз его навещали старые знакомые из анархического прошлого, однако, поняв (и, хотелось бы верить, приняв), что к прежнему возврата нет и не будет, визиты эти прекратили. Правда, прогуливаясь вечерами по весенним тихим киевским улочкам, Дмитрий Григорьевич иногда ощущал между лопатками неприятный холодок чужого недружелюбного взгляда, а пару раз ему даже казалось, что, обернувшись, он видел какое-то резкое движение по направлению к подворотням, но, так как встречи с ним никто не искал, Богров списал все свои страхи и подозрения на расшатанные нервы и заставил себя не искать серую кошку там, где ее нет. Жизнь потекла мирным, покойным и, чего уж лукавить, скучным чередом.

Пока в середине августа горничная не принесла новую неподписанную записку.

– Дмитрий Григорьевич, вы любите Россию? – Вопрос задан был как бы между прочим, и автор его, жандармский подполковник Николай Николаевич Кулябко, даже не поднял при этом на собеседника глаз, сосредоточившись на томившемся в серебряной кастрюльке куске двухрублевой стерляди, обложенной раковыми шейками.