– Кузьмич, – представился хозяин дачи и, развернувшись, повел их за собой по слабо освещенной улице.
Это было обычное дачное товарищество, со стандартными участками на шести сотках земли, обнесенных сеткой рабицей, засаженное старыми фруктовыми деревьями, кустами крыжовника и смородины, грядками картошки и помидорными теплицами, стоящими как приведения под побелевшей пленкой. Домик Кузьмича представлял собой, типичный образец дачной архитектуры советской эпохи, – деревянная коробочка четыре на шесть метров, с пристроенной стеклянной верандой и шалашиком мансарды второго этажа. С отдельно стоящим деревянным туалетом и летним, уличным водопроводов, что считалось уже шиком.
– У тебя же еще одна дача была, рядом с Квасквой, – входя в домик и скептически рассматривая нехитрую обстановку, произнес Аристарх, – Дом там, кажется кирпичный и побольше был?
– А-а, – махнул с чувством рукой Кузьмич, – Я же в Америку собрался уезжать. На постоянное место жительства. Надоело тут все. Вот и продал, и Квасковскую квартиру, и дачу.
– А к кому ты в Америку собрался? Я не помню, что у тебя там родня была, – удивился Аристарх.
– Нет. У меня друг в Анадыре на Чукотке живет. Он мог на Аляску, на лодке перевести и там пристроить у местных чукчей. Но не сложилось. Ладно, потом расскажу. Присаживайтесь, давайте к столу. Поужинаем сначала. Я картошечки свежей отварил, – Кузьмич показал на круглый стол, стоящий по центру комнаты под старым тряпичным абажуром, – Располагайтесь, – а сам вышел на веранду.
Аристарх, поставив рюкзак на гнутый венский стул, и стал выкладывать на стол привезенные продукты. Здесь была бутылка водки с зеленой этикеткой, какие-то консервы и пряники в прозрачном пакете.
– Зачем привез? У меня еды хватает, – вошел с эмалированной кастрюлей в руках Кузьмич, от которой ароматно пахло вареным картофелем. Потом он еще несколько раз выбегал на веранду, возвращаясь, то с миской салата из помидоров и огурцов, то с пучками огородной зелени и редиски. А напоследок, открыв настенный шкаф, достал бутылку с беловатой мутной жидкостью, заткнутой пробкой из газеты. – Вот, наш, местный продукт. Его в Березовке одна старуха гонит. Почему-то называется, «Утро стрелецкой казни». Может из-за того, что до слез пробирает, – разглядывая удовлетворенно стол и потирая руки, закончил сервировку Кузьмич. – Прошу, всех к столу.
Они расселись. Кузьмич сначала разложил по тарелкам целиковые картофелины, посолив их и обильно посыпав рубленой петрушкой с укропом, спрыснул сверху постным маслом и, вытащив зубами газетную пробку, разлил самогон по небольшим, стеклянным, граненым стопкам.
– Ну, со свиданьицем, как говориться, – поднял он радостно свою стопку.
Они звонко чокнувшись выпили и с удовольствием стали закусывать нехитрой дачной, но такой аппетитной, едой Кузьмича. Потом еще несколько раз повторили «Утро стрелецкой казни», а Аристарх, вскрыл раскладным ножом пару банок рыбных консервов, привезенных из Квасквы. А уже после четвертой рюмки, они вернулись к начатому разговору.
– Так, я не понял, а почему ты в Гудке, а не в Америке оказался, – подкладывая ему в тарелку килек из банки, вернулся к разговору Аристарх.
– Догадался, перед вылетом позвонить в Анадырь, другу, – откашлявшись немного, ответил Кузьмич, – Оказалось, они уже как два года назад всем стойбищем ушли на Аляску. Вместе с оленями. А в его квартире, в соседней комнате, мент какой-то живет. Он мне про это и рассказал.
