Перед моим мысленным взором вдруг, словно наяву, возникла страничка одного, всего лишь одного свидетельства злодеяний Ленина. «…прекрасный план! Доканчивайте его вместе с Дзержинским. Под видом „зелёных“ (мы потом на них и свалим) пройдём на 10—20 вёрст и перевешаем кулаков, попов, помещиков. Премия: 100.000 р [ублей] за повешенного9». Тут, само собою, «разбираться» было не надо.
Так и рухнул с виселицы с криком «Разобраться!!»10
Дзержинский, чьи подручные обучались пыткам у китайцев, Дзержинский, которого никто не пытал и даже не бил, перед казнью все умолял дать ему кокаину.
Мы ведь, кстати, были вполне пощадливы. Даже тогда. Жене Ленина разрешили выехать из России. Потом доживала в нищете, отчаявшись вытянуть из своих сотоварищей какую-то толику Шмитовских денег.
До сих пор ломаю голову над тем, правильно ли помиловали Сталина-Джугашвили, сочтя второстепенной фигурой. Хотя принудительные работы тот отбывал прилежно, видимо, рассчитывая, что пожизненное заключение сменят на двадцатилетнее. Прошения о том слал ежегодно. Не дождался, конечно, хоть и всячески намекал на готовность быть полезным в привычной для каждого бывалого большевика роли доносчика.
Как вел себя Троцкий – сказать трудно, единственный свидетель был не из тех, кто оставляет показания. Всяк знает, что Троцкому удалось улизнуть за границу. Но Правитель сказал – «Никто из виновных не останется безнаказанным». В 1923-м году возмездие настигло Троцкого в Швейцарии, на модном горном курорте. (Уж он-то, в отличие от глупой Крупской, стеснен в средствах не был). Чем там его прибили, ледорубом, кажется? Ездить с револьвером – не слишком удобно, его запомнит любой таможенник. Чем могли, тем и сработали. Один там человек был или двое – не вем.
Но Троцкий – одно из немногих исключений, о последних часах и минутах большинства известно все.
Где доводилось встретить мужество, Ник? Да у простых. У матросов – иной раз. Но их, увы, нельзя было оставлять живыми. В подобных существах огонь безумия тлеет, пока они живы. Вспыхнет в любой момент.
«Не убивайте меня ради ребенка! – умоляла молодая заложница. – Он же без меня пропадет!»
«Да не бось, дадим и ему маслинку». И ребенка застрелили вперед матери.
Они были мужественнее своих «вождей», но их надлежало перебить, как бешеных собак.
Из солдат миловали очень многих, из матросов – почти никого.
Матросов, правда, попросту расстреливали.
Иногда мне снятся люди, приходившие смотреть на те казни. Они молчали, они почти всегда молчали. Только странная лучезарная улыбка пробегала иной раз по девичьим губам, только мрачный огонь вспыхивал в глазах немощной старухи, только стискивал кулаки подросток.
Итак, по первым двум позициям. Выраженной общественной реакции на речь Правителя не было. Умирали большевики не лучше, чем жили. Возможны исключения, я еще посмотрю.
Что же до роялистов, тут вопрос чрезвычайно любопытен. Прежде всего…
Мои мысли нарушил пронзительный телефонный звонок. Это оказалась сестра Вера.
С Бусинками плохая связь. Только телефонная, да и то…
– Нелли! Нелли, ты меня слышишь?! – Голос сестры был очень взволнованным, впрочем, нисколько не огорченным. – Хоть ты сейчас в Москве! Ну, расскажи, как там всё?!
– Как – что, прости?
– Что, ты разве не знаешь?
– О чем? – Разговор начинал делаться каким-то несуразным.
– Ты хоть новости-то смотришь иногда? – Сестра вздохнула, явно обманутая в каких-то ожиданиях. – Или, к примеру, на улицу иной раз выходишь?
