Победа любой ценой - страница 10




Е.Ж.: Ощущали ли Вы помощь союзников?

Д.Г.: Да, она была очень ощутима. С конца 1942 года мы с удовольствием ели американскую тушенку, а на фронте видели «Виллисы» и «Студебеккеры». Наши пилоты нередко летали на американских бомбардировщиках, наши снаряды и обмундирование зачастую были американского производства. Так что помощь была действительно большой, но мы с нетерпением ждали, когда они наконец откроют второй фронт. Их медлительность стоила жизни многим. Но все-таки помощь была очень ценной, и об этом нельзя забывать!


Е.Ж.: Вы освобождали Прибалтику. Как там встречали советские войска?

Д.Г.: Я сражался в Эстонии и могу сказать, что отношение к нам было далеко не дружеское, хотя иногда в маленьких городах нас встречали вполне радушно. В Чехословакии сразу же после войны прекрасно относились к советским солдатам.


Е.Ж.: А со СМЕРШем Вы имели дело?

Д.Г.: Когда мы защищали Ленинград, знали, что за нами стоят специальные части, которые преграждают путь к отступлению. Они должны были задерживать дезертиров. Как я рассказывал, меня самого чуть не осудил трибунал, но спас случай, и впоследствии меня никто не искал. Было и что-то положительное в хаосе военной жизни!


Е.Ж.: Немцы были хорошими солдатами?

Д.Г.: Исключительными, но до определенного момента. Когда мы вошли в Восточную Пруссию, они были полностью деморализованы. Должен признать, что немецкая операция по блокаде Ленинграда была выстроена блестяще. Мы никогда не признавали достоинств немецких генералов, а они были очень хорошими организаторами. Но если нам удавалось изолировать одну из их частей от остальной армии, немецкие солдаты не проявляли никакой инициативы и чувствовали себя потерянными. Их сила была в дисциплине и очень хорошей военной подготовке, что позволяло им вести операции в оптимальных условиях.

Когда мы первый раз вошли в немецкое укрытие, нас поразил термос с горячим кофе. Все, что давали нам, было холодным, иногда в одну миску клали и первое, и второе. Но больше всего поразила впервые увиденная нами туалетная бумага. Мы вообще не знали, что это такое, а они пользовались ею на фронте! Сначала мы думали, что она служила им для скручивания папирос. Когда немецкий пленный увидел, что мы делаем из их туалетной бумаги, он стал смеяться над нами и объяснил, для чего она предназначена. От стыда солдаты готовы были разорвать этого парня на части. У нас в туалете обычно использовалась газетная бумага, а на фронте не было и этого. Газеты мы хранили для того, чтобы мастерить папиросы. Мы были в бешенстве – так попасть впросак перед немцем!


Е.Ж.: Говорили, что Красная Армия в Германии вела себя не всегда корректно по отношению к гражданскому населению освобожденных стран. Правда ли, что советские солдаты насиловали немецких женщин и расстреливали гражданское население?

Д.Г.: Всякая война грязная, даже освободительная. Да, встречались случаи изнасилования, но были и немки, которые предлагали свои «услуги» за пачку сигарет или банку консервов. Я думаю, что убийства мирных граждан были редкостью.

В любом случае война всегда жестока. Помню, когда мы вошли в замок Геринга, солдаты моей роты начали беспорядочно стрелять в посуду, картины и статуи. Я не мог их осуждать, у меня было такое же чувство ярости, как у них.

Теперь, по прошествии многих лет, можно себя упрекать в каких-то неправильных действиях, но я глубоко убежден, что судить людей следует исключительно в контексте той эпохи, а не с точки зрения сегодняшнего дня. Это было бы несправедливо. Я сам себе не могу объяснить многие вещи, которые я делал тогда. Если бы сейчас я встретил себя двадцатилетнего, то мы вряд ли бы нашли общий язык. Этот молодой человек был бы для меня непонятен, неприятен и, может быть, даже просто невыносим, и, наверно, это было бы взаимно.