Он продолжил интеллигентные шутки и дальше:
– Тара Нетто и Тара Брутто – звучит! Постой, Нетто бывает без всякой тары – это пароход и человек. А вот Брутто в самый раз. И ты, Брут!
Илья с отвращением отошел. Но ему так хотелось с кем-нибудь поговорить о Таре, что через некоторое время он снова не удержался:
– Помните, Эдуард Потапович, девушку, которая вчера участвовала в акции?
Снегирев должен был помнить: он все время торчал возле фиолетовой тележки и застегивал Фруктикону «молнию».
Старик наморщил невысокий лоб:
– Что за девушка? У которой нос картошкой? Или та, с маленькой попкой? Она? Ага, зацепила!
Он снова разразился своим скрипучим смехом и хлопнул Илью по плечу:
– Эх, Илюха, зелен ты еще! Ой как зелен – ничего в женщинах не догоняешь. Вчерашняя соплюшка – тьфу! Ты лучше на Аньку нашу погляди. Вот где красота!
Снегирев вытянул руки вперед и округлил ладони. Это должно было обозначать очертания Анькиного бюста, действительно крупнейшего в «Фуроре».
– Поверишь ли, когда Анькина смена, я каждые двадцать минут поглядеть на нее бегаю, – доверительно сообщил Снегирев. – Глаз оторвать не могу и отхожу обновленный. Это что-то вроде энергетической подпитки. Эх, будь я лет на пяток моложе!
Илья поморщился и отступил было в сторону, но Снегирев схватил его за рукав цепкими пальцами фокусника-любителя.
– Раз как-то я не вытерпел, – с интимным присвистом продолжил старик, – налетел на Аньку будто невзначай. Вроде споткнулся – понимаешь? И что ты думаешь? Отскочил от ее буферов как мячик и о стенку шмякнулся. Затылком. Не ожидал потому что – не всякая покрышка «Мишлен» такая тугая, как эти титьки! Вот где красота, вот куда смотри, вот куда лезь, пока пускают. В твои годы я…
Снегирев осекся на полуслове. Он деловито выпучил глаза и ухватился за пустой ящик, который на всякий случай всегда таскал с собой.
Случай теперь был самый подходящий: в торговом зале «Фурора» бесшумно и внезапно, как привидение, возник Алим Петрович Пичугин. Как всегда элегантный, с ног до головы в серовато-розовом и жемчужно-сливочном, шеф был не в духе. Его большие глаза метали колючки искр, ноздри мерно раздувались, цвет лица был неспокойный, желчный.
Завидев Алима Петровича, все продавцы расплылись в бессмысленных улыбках и кинулись на покупателей. Те, у кого покупателей не оказалось, налегли на одну улыбку. На них было больно смотреть.
От орлиного глаза Алима Петровича не укрылось, что эти жалкие потуги маскировали жевание.
– Опять перекус устроили? Опять в подсобке сидели? Опять работать не хочется?
Он угрожающе шипел, его слова обжигали, как брызги со сковородки. Его маленькие руки гневно сжимались, его дорогой парфюм отдавал злой животной горечью.
Илья со Снегиревым, заслонив бирюзовыми спинами пустой ящик, засеменили к подсобке. Они продвигались на полусогнутых ногах и довольно убедительно имитировали несение тяжкого груза.
В подсобке можно было перевести дух. Дверь Снегирев предусмотрительно оставил открытой, чтобы не прозевать внезапного вторжения шефа.
– Алим сегодня злой, как шакал, – прошептал Снегирев и кивнул в сторону Пичугина. – Ты, Илюшка, переставляй вон те ящики с печеньем – издали будет казаться, что мы работаем. А я посижу дух переведу. Меня чуть кондратий не хватил с перепугу!
Старик сел на табурет и положил в рот леденец-фруктикон – вчера он набил полные карманы рекламными образцами. При виде фиолетового фантика у Ильи защемило в груди, и камуфляжный ящик Снегирева скользнул из его рук.
