– Это из них электричество выходит, – как-то раз пошутил по этому поводу Витька Кузьмин. – Или порнография. Я как-то раз ноутбук на бережке нашел, а там – одни картинки с голыми бабами.
– Ну и как, понравились бабы? – усмехнувшись, спросил соседа Иван Ухин.
– Ноутбук мне понравился, а не бабы, – Витька презрительно плюнул. – Вся эта порнография – одна электрическая реклама. Я потом по траве босиком прошелся – и ничего, отпустило…
Родственников «боровичков» расселяли в недавно построенных новых домиках. В выходные дни из города приезжало все больше и больше обычных семейных пар, и просто молодых людей. Их количество росло столь быстро, что вскоре встал вопрос о предварительной записи. «Сытые боровички» становились все более популярными у нарождающегося среднего класса. Но даже те, кто не мог себе позволить проживания в комфортабельных домиках, все равно попадали под опеку «Сытых боровичков». Их кормили верхнемакушкинцы, а многочисленные сарайчики и пристройки, когда-то возведенные ради «гостевого бизнеса», снова обрели своих обитателей.
Верхнемакушкинцы работали, не зная усталости. Это было царство, огромный мир упорного, крестьянского труда. Или, как пел когда-то поэт Владимир Высоцкий, «колея». Но, угодив в эту колею, верхнемакушкинцы не искали, да и не хотели искать выхода из нее.
Бывший пьяница Витька Кузьмин как-то вечером спросил свою жену:
– Верка, я, когда сегодня встал?
– Пол-пятого, – довольно улыбнувшись, сказала та.
– А сейчас времени сколько?
– Десять вечера.
Витька прикинул в уме величину своего рабочего дня и пришел в ужас – она составляла почти шестнадцать часов с учетом перерывов на обед и ужин. Три взятые в кредит коровы, четыре теленка, восемь свиней, шестьдесят кур и две козы, все это требовало корма и ухода. Огород, почти лучшая в Верхних Макушках пасека, коптильня, служба в «Боровичках» и прочее-прочее-прочее, поглощало все Витькино время без остатка. На по-прежнему горячо любимую выпивку у Витьки оставалось не более получаса в день, да и то перед сном. Но послать все свои заботы «куда подальше» Витька не мог. Колея оказалась слишком глубокой.
Витька тихо выругался, выпил стакан на две трети разведенного спирта, и едва коснувшись головой подушки, сразу уснул.
Верхние Макушки снова начали строиться. Подросшая молодежь не захотела уезжать в город, и на окраине деревни появилось четыре новых дома.
– Да зачем мне город? – философствовал сын Ивана Ухина Петька, поглаживая по капоту новенькую «Ниву». – За покупками съездить – одно дело, а вот жить там сейчас разве что дурак захочет.
Иван Ухин самодовольно кивал сыну. Бывший самогонный магнат – как отец троих сыновей и уже вышедшей замуж дочки – оказался в куда более выгодном положении, чем, допустим, тот же Витька Кузьмин. Подавляющее количество работы по хозяйству Иван возложил на плечи подрастающего поколения, оставив за собой право на общее руководство и изучение рынка сбыта в Меловой. Но больше всего времени Иван проводил в санатории. Его тамошний авторитет вырос и со временем истопник котельной стал кем-то вроде старосты или председателя неформального профсоюза, к мнению которого прислушивалась сама Василиса Петровна. Общественная должность Ивана Ухина не оспаривалась никем. Во-первых, Иван Ухин никогда не появлялся на территории санатория в нетрезвом виде, а, во-вторых, именно он мог в разумных пределах поддерживать дисциплину среди верхнемакушкинцев, не превратившись при этом в сторожевого, хозяйского пса.
