Погода было холодная. Землю прихватили первые заморозки, и припорошило снежком. Военнопленные после процедуры зачисления замерзли и дрожали. В этот день кроме кусочка суррогатного хлеба нам ничего не дали. Все с какой-то надеждой смотрели на казармы. Прежде чем завести в казармы, нас предупредили, чего мы не должны делать в лагере. Не разводить костров, не ходить после отбоя по территории, не подходить к проволочному ограждению.
В казарме нам стало еще труднее. Она была пустая и холодная, печи предусмотрительно разобрали, окна разбиты, в помещении гуляют сквозняки, нар нет. Наш вагон разместили в помещении умывальника на цементном полу. Холод, зуб на зуб не попадал. Решили развести костер, погреться. Нашлись смельчаки поискать дров. Только вышли на улицу и тут же были убиты очередью с пулемета. Эту ночь никто не спал, а утром рядом с живыми лежали умершие.
Утром нас построили, пересчитали и строем повели к полевым кухням за порцией «зубу». Нас предупредили, что «зубу» мы будем получать один раз в сутки. Во дворе было несколько полевых кухонь. Военнопленные должны были по одному, цепочкой подходить к костру и получить черпак баланды в свою посуду. У кухонь стояло несколько здоровенных немцев и кричали: «Бистро, бистро!» – а рядом с ними их прихлебатели с резиновыми шлангами били каждого зазевавшегося. Особенно досталось обессилевшим раненым и больным. После завтрака нас снова построили и начали распределять по работам. В первую очередь вывели похоронную команду, чтобы похоронить умерших товарищей. Остальные должны были заниматься обустройством жилья. Нары строились сплошными в три яруса и только в трех казармах. В четвертой казарме нар не делали, туда поместили выявленных комиссаров и евреев. Если в наших казармах при таком скоплении людей было холодно, то что делалось в четвертой казарме, где жило 150–200 человек, обреченных на смерть?
Через несколько дней обустройство лагеря было закончено. Наша команда была помещена в комнате здания бывшего штаба в/части. В комнату площадью 90 квадратных метров поселили 150 человек. Места распределили между собой по жребию. Мне попало место на первом ярусе около окна. Моим соседом оказался полковник Жуков. Когда мы с ним познакомились поближе, он оказался приятным человеком и верным товарищем.
Товарищ Тарасов, который работал в похоронной команде, как-то вечером рассказал, что в лагере ежедневно умирает около ста человек. Он рассказал также, что немцы за проволокой вырыли бульдозером две ямы размером примерно шесть на сто–сто пятьдесят метров. Трупы укладываются в ямы и накрываются соломой. Зарывать ямы будут тогда, когда заполнят трупами. Жутко было слушать такие новости. Настроение было подавленное. Но, как всегда, в компании находятся неунывающие, начинают считать, сколько нужно трупов, чтобы заполнить эти ямы.
«Это ты неправильно считаешь, – заявляет капитан Касьянов, – ты рассчитываешь на рядового военнопленного, а в лагере есть такие, как Денисюк и Саша Егоров, которые займут места побольше, и значит, умрет пленных поменьше».
Саша ежится, Денисюк огрызается. Находятся оптимисты, которые считают, что по смертности первых дней нельзя делать заключение, что лагерь постепенно будет благоустроен, станет теплей, кормить станут лучше, что не допустят такой высокой смертности.
«Ты что, на курорт приехал?» – кто-то кричит с верхней полки.
