ЗАПИСКИ ОСКАРА ТЕО ФОРЖА
Барселона, проездом, шестнадцатое ноября
Хотя Иоанн нигде и не называет само чисто, но совершенно понятно, что вещей, о которых он пишет, должно быть шесть. Шесть дней творения, шесть планет, т. е. в общепринятом алхимическом толковании по Стефаносу Александрийскому: свинец, железо, ртуть, серебро, медь и олово; шесть ступеней к престолу царя Соломона (а также двенадцать львов, по два на каждую ступеньку). Не совсем понятно, что он имел в виду, говоря по числу жертв и мастеров, а также по числу ключей, но, думаю, Иоанн опирался на какие-то малоизвестные (а может, и вообще неизвестные) источники своего времени, и нет особой нужды ломать над этим голову.
Интереснее обстоит дело с числом стихийных духов.
О каких именно стихиях идет речь – не понятно, но вполне логичным будет предположить, что имеется в виду огонь, земля, воздух, вода, металл и дерево. Не исключено, что финикийцы, подобно китайцам, использовали шестеричную систему стихий, хотя никаких сведений об этом я не встречал. Тут можно вспомнить Августина, который признавал число шесть совершенным, или Магараля, утверждавшего, что шесть – это число полноты, поскольку распространяться можно лишь в шести направлениях, или Фламеля, который утверждал, что на создание Камня Философов уходит шесть лет.
Занимательная нумерология. Рискованное занятие, особенно во времена Доминика де Гусмана. Впрочем, псы божьи старались не влезать в дела почтенных бенедиктинцев. В Клюнийском аббатстве во времена Гуго Семурского занятия алхимией цвели пышным цветом. А это, между прочим, XII век!
Хотя, не исключено, что количество частей, на которые может быть поделена первоматерия, является величиной случайной. Впрочем, сколько бы предметов ни было, совершенно очевидно, что Иоанн описывает процесс Великого Делания.
Поездка была утомительной, конференция – шумной, музей Пикассо закрыт, гулять было холодно, зашел только в Гуэль.
Отель Rex – весь в фальшивом мраморе – не оправдывает пышного названия, скорее бы вернуться в Лондон и завалиться на диван на весь уикенд.
МОРАС
ноябрь, 14
la glace sans tain[30]
у фелипе есть друг, владелец размокших спичек, у него мерзлые лисьи зрачки и на галстуке вышиты клюшки для гольфа
он дуется, рассуждает о бретоне, посасывая из рюмки полынную горечь, всматривается в меня, будто в хрустальный шар[31] – или нет, как в бретоновское стекло без амальгамы! – то и дело звонит домой, нежно пытаясь переорать саксофон, у него там мама-девочка, не иначе, хотя – кто нынче читает сарояна? милые мои, пара томительных бездельников, оставил их ночевать на кухне, постелил свое пальто и хозяйкино девичье покрывало в азалиях
о чем я думаю? моцарт в плеере колется стеклянным плавником, бриттен – как итог вычитания, чуть теплится, мягко тлеет, чищу зубы в наушниках, друг фелипе пританцовывает в ванной, почему ты идешь спать один, гальего? спрашивает он
верно – почему? смеется на кухне фелипе, малярию и депрессию в Испании лечат под одеялом, а ты теперь в Испании, в самом ее средостенье
ноябрь, 16
Сеньору Пардес зовут Марияхосе!
ноябрь, 17
Вчера меня мучил полуночный англичанин. Он был почти бесцветный, только немного подкрашенный розовым. Как довоенный снимок. Он хотел какао, горячего какао с пенкой. Ночью у нас подают только кофе, воду и булочки. Ну еще шоколад, если сбегать в магазинчик Серрано напротив. Англичанин называл меня Карлосом и вызывал каждые десять минут, что-то у него там не грузилось, не ладилось, и ему все же хотелось бы какао. Наверное, он ждал утреннего поезда на Лион и не хотел идти в гостиницу из экономии. Наше кафе недалеко от вокзала. Я построгал ему в кофе шоколадку перочинным ножом и добавил молока. Вышло здорово. Ушел он в четыре, не оставив чаевых, забыл только газету с мокрыми пятнами от чашки или нарочно бросил.
