– Да?
– Нет, правда, – я тебя не очень разглядел вначале, а сейчас… – ты мне что-то такое напоминаешь – из старых мастеров…
– Боюсь, ничего не получится…
– Это еще почему? Я как раз сейчас занимаюсь портретами. – И он подвел меня к мольберту, где была изображена девушка (я уже говорил). Вот это так действительно интересное лицо: в золотистом кружеве волос угловатые, резкие (возможно, даже грубые) черты складывались в удивленную улыбку – фон для ускользающих, испуганно убегающих глаз, – глаз, в преследование которых я тут же погрузился. Погрузился, влип и никак уже не мог от них освободиться.
– Кто это?
– Да разве это важно? – ты посмотри, как написано! Ну что, порешили?
– Посмотрим.
Ну и так далее, читатель…
Глава II. Психея (allegro con brio)
Возвращаясь от Смирнова в начале второго ночи, я все вспоминал этот странный взгляд девушки – взгляд, перенесенный на портрет, – и, хоть в глубине души я был уверен, что такой взгляд в действительности невозможен, все же он завораживал меня и манил.
Я шел бульварами от Кропоткинской на Сретенку и у Никитских ворот наткнулся на Сидорова, зевающего в кулак.
– А, здрасте-здрасте, – сказал он, давясь зевотой, – что новенького?
– Ничего.
Читатель, я предпочел бы, чтоб никакого Сидорова в природе не было. Более того, наверно, мне даже удалось уверить себя в том, что его нет – что он существует лишь в моем воображении, – но вот нет! – идет себе, зевая… Вернемся назад.
Однажды к девушке, прогуливающей собачку, привязался лохматый дворовый кобель. Сучка рвалась обнюхаться, но девушка, натягивая поводок, вскрикивала: «Пошел!» Пес подбежал ко мне, проходящему мимо; взглянул насмешливо; дружелюбно помахивая хвостом, предложил заняться дамами.
– Иди-иди, – сказал я, – тоже кавалер! – Но было ясно, что это как раз девушке лучше уйти и не раздражать попусту свою сучку.
– Наказание, – сказала она (девушка, конечно), и я был ангажирован (в философском смысле – попал в ситуацию) – вынужден был тоже что-то сказать:
– Симпатичная у вас собака… как же ее зовут?
Но часто женщина, не имея ничего против – и даже наоборот: имея нечто за вас, – принимает вдруг неприступную позу при первом вашем наилегчайшем поползновении.
– Линда, – был сухой ответ.
– И что за порода?
– Шпиц.
Уверяю, меня только забавляет эта нарочитая холодность (ведь такая нарочитость о многом говорит) – и вот я спрашиваю как бы в смущении:
– Ну, а пол-то у нее какой?
– Какой может быть пол, если собаку зовут Линда? – отвечает не без издевки девушка, и тут я резонно возражаю ей:
– О, вы не правы! Например, Заратустра – очевидно женское имя, а однако же мы применяем его к мужчине…
На следующий день я снова повстречал ту же девушку, и мы теперь уже очень мило разговорились – она назвалась Тамарой Лядской. Нашлись и общие знакомые – Марлинский. О, как тесен мир!
– Какой Москва маленький город…
Но Томочка спешила.
– Хочешь, пойдем со мной, – сказала она, сразу переходя на «ты», – это удобно, – добавила она, критическим взглядом окидывая мой костюм, – вполне! Должно быть интересно – это в одном доме, у моих знакомых, поэтесса (известная поэтесса) будет читать свои стихи. И там будут очень интересные люди – один психолог с женой, такой дамой…
Слово «психолог» Томочка произнесла особым тоном – сразу чувствовалось, что за этим стоит, и я не пошел бы с ней, но – в дело вмешался Марлинский.
Дело в том, что Марлинского посадили в психиатрическую больницу, но провел он там всего пару дней, после чего ему удалось бежать. Разбирайтесь сами, возможно ли это? – я же говорю со слов Марлинского, который прибежал из больницы прямо ко мне.
