Проспект обдал их жаром раскаленного пыльного асфальта и грохотом проезжающего мимо грузовика с огромной синей мордой и деревянным, сбитым из разболтанных досок, кузовом.
– Всё, идем домой! – сказала бабушка, отмахиваясь от поднятой грузовиком пыли. – Ну её, эту гимнастику. А давай-ка мы с тобой сейчас купим мороженого!
Спорт, получается, и правда, приносил человеку много пользы, раз за одну только попытку записаться в спортивную школу человеку уже полагалось мороженое.
– Зачем только отдавать ребёнка на спорт? – говорила бабушка вечером на кухне родителям. Аля катала по коридору зайца в игрушечной машинке и всё слышала. – Это же одни комплексы будут у ребёнка. Эта тренерша сегодня мне заявила, что у Александры не тот возраст и комплекция. Она что же, получается, уже слишком старая или слишком толстая для художественной гимнастики? Вы подумайте только! В шесть-то лет!
– Ну, ничего, обойдёмся как-нибудь без спортивных секций. Скоро Алька пойдёт в школу, у них там будет физкультура, – ответила мама.
– Физкульту-ура, – проговорила бабушка так, как будто положила в рот горькую таблетку. Аля, слушая взрослые разговоры, теперь совсем запуталась, и чтобы разобраться, хорошая штука спорт или всё-таки вредная, пошла в комнату, вытащила с полки книгу про древних греков и стала смотреть картинки. А бабушка ушла к себе и начала там вздыхать, как будто перед смертью.
Спорт так и остался чем-то не совсем понятным. Огромные усилия спортсменов и нешуточные переживания болельщиков растворялись в воздухе вместе с дымом выкуренных папой за матч сигарет. С балетом всё обстояло иначе. Спектакли часто повторяли по телевизору, а отдельно музыку из балетов – по радио. А ещё были пластинки. Своим танцем балерины рассказывали целые истории, так что это была не просто беготня и прыжки по сцене. Балерины не падали во время спектакля и не получали травм, бригады докторов не бежали к ним через зрительный зал, прерывая игру музыкантов. Зрители в зале сидели не такие, как на стадионе, а чинные, спокойные и нарядные, они не нервничали, не кричали и не спорили, не выбегали покурить. Одним словом, балет казался Але намного привлекательнее спорта.
Аля сползла с бабушкиной кровати, встала на цыпочки, сделала несколько маленьких балетных шажков.
– Ну просто настоящая балерина! – задумчиво перекатывая за щекой карамельку, проговорила бабушка. Потом вздохнула, надела другие очки и принялась нашаривать ногами тапки. Потом она встала и пришаркала к телевизору. Здесь на белой вышитой салфетке стояла поражавшая своей прекрасностью фарфоровая фигурка балерины, изящно изогнувшейся и откинувшей назад правую руку. Бабушка взяла балерину, обтерла с неё ладонью невидимые глазу пылинки, отряхнула вышитую салфетку и снова опустила на неё фигурку.
– Видишь, какие балерины красивые!
Аля подошла, влезла коленками на стул и стала водить пальцем по гладкому прохладному фарфору, впитывая через кожу изящный поворот головы и изгиб тонкой руки.
– Не трогай, – сказала бабушка. – Разобьёшь.
– А как её звали? – спросили Аля просто так, не особенно рассчитывая на ответ.
– Наталия, – не задумываясь, ответила бабушка.
– Почему Наталия? – удивилась Аля.
– Что значит: почему? – бабушка посмотрела на Алю поверх очков. – Вот ты почему Александра?
– Потому что вы думали, что родится мальчик. И он будет Александр, Александр Сергеевич. Как Пушкин, – ответила Аля. – А родилась я.
