— Чего так долго? — недовольно пропыхтела бабушка, когда я подошла к ней. — Вся в отца, тот тоже везде опаздывал. Не торопился, он. Не спешил.
— Кто понял жизнь, тот не торопится, — раздался сверху голос Федоса. — Здрасте, тёть Лен.
— А этот, что здесь делает?
Вместо уместного «Здравствуй, Федя», «Здравствуй», наконец, небрежного «Привет» в сторону Федоса, бабушка уставилась на меня в ожидании ответа.
— Давайте сумки, — с улыбкой проигнорировал бабушкино поведение Федос.
Подхватил три увесистых пакета, словно те ничего не весили и отправился в сторону автомобиля, показывая на ходу кивком головы, чтобы мы следовали за ним. Я с сомнением покосилась на бабушку, та же, ничуть не смущаясь и не сомневаясь, прошествовала за высокой фигурой Федоса.
— Богатая машина, — сделала комплимент бабушка, когда уселась на переднее сиденье. — Неудобно только, низко, — добавила тут же, видимо, для острастки, чтобы всякие двухметровые Пятачки не зазнавались.
— В следующий раз приеду на джипе, — усмехнулся Федос, глядя на дорогу. — Он высокий. Вам понравится.
В это время я смотрела на руки водителя, которые расслаблено лежали на руле. Большие ладони, сильные и ухоженные. Совсем не похожие на руки, которые я помнила у соседского мальчишки Федоса — вечно в заусенцах, царапинах, несмывающемся никогда мазуте. Даже на первое сентября, когда дядя Толя заставлял Федю надеть белую рубашку и галстук, руки его оставались тёмными, мозолистыми, совершенно неподходящими к отглаженной сорочке и натёртым до блеска туфлям.
— У тебя и джип есть? — якобы уважительно проговорила бабушка. — Смотри-ка, наворовал, так наворовал, — кивнула она. — Правду говорят: «полюбить, так королеву, воровать так миллион».
Федос лишь ухмыльнулся в ответ, зато я поймала смеющийся взгляд светло карего глаза в зеркало заднего вида. И увидела, как этот глаз подмигнул мне, хоть я и не королева, да и миллиона у меня не своруешь. Из заначек только пищевые наборы, которые исправно носила бабушка из универсама по средам.
Доехали быстро, кажется, даже быстрее, чем к универсаму. Федос вышел первым, помог выкарабкаться бабушке. Я выскочила сама, проигнорировав немного осуждающий мужской взгляд, мол, могла бы и дождаться рыцарской помощи.
Федос подхватил пакеты из багажника, который, кажется, ошалел от того, что в нём прокатились крупы и тушёнка по скидке. Невозмутимо зашёл с нами в лифт, на нужном этаже подошёл к двери квартиры и уставился на меня, ожидая, когда я открою.
— Ты что же, знаешь, где мы живём? — бабушка окинула Федоса подозревающим во всех смертных грехах взглядом.
— Конечно, мы вместе ездили выбирать. Не помните?
— Я-то помню, — кивнула бабушка. — А вот ты, чего ради, спрашивается, в голове держишь?
— Оно само! — сверкнул улыбкой Федос. — Да вы не переживайте так, тётя Лена.
— Какая я тебя тётя Лена? — взбеленилась в ответ бабушка.
Я мысленно схватилась за голову. Началось. Бабушку по всем возможным документам звали Олёна, именно через букву «О». Долгое время, для удобства окружающих, она называла себя Леной, сроднилась с этим именем, можно сказать, срослась.
Однако, в последнее время на бабушку что-то нашло. Она стала требовать, чтобы окружающие, включая тех, кто иначе, чем Лена, Елена её не называл и не знал, начали звать её по паспорту — Олёной. Обязательно через «О». Никакой Алёны, через «А» она признавала и не собиралась.
