Назовите хоть одну причину, по которой я не должна была поддержать выбор Федоса. Кресла с бронзовой патиной? Да хоть золотой унитаз! Я совершенно не возражала ни против одного, ни против другого, если в это время дорогой автомобиль мчался в сторону моря. В комфортабельном салоне я сидела в компании не просто шикарного мужчины, Криса Хемсворта, например, а самого Федоса, пила кофе, грызла орехи и цукаты. Время от времени мы останавливались, заглядывали в закусочные у дороги или на заправки, прогуливались вдоль обочин, чтобы размять ноги. Во всё горло подпевали аудиосистеме, не имея ни слуха, ни голоса.
В Анапу мы добрались ночью. Первое, что я почувствовала, когда вышла из седана — оглушительный, непередаваемый, ни с чем несравнимый запах моря. Оказывается, я его запомнила и даже скучала.
— Здравствуй, родной, — пробурчала я себе под нос приветствие морю.
— Привет, конфета, — ответил мне Федос и широко улыбнулся.
В холле гостиницы нас встретил услужливый персонал. За стойкой администрации стояла загорелая, в отличие от Питерской, рыбка-попугай. Она широко улыбалась каждый раз, когда смотрела на нас. Правда, Федосу она улыбалась искренне, с завидным задором, а мне — как надоедливой мухе, которая занимала чужое место в креманке с мороженым, но меня это не расстраивало.
Может быть от усталости, а может от того, что тяжёлая ладонь Федоса лежала на моей талии, а большой палец поглаживал меня, выводя круги на кусочке оголённой кожи у пояса юбки.
Номер мне понравился, а Федосу, судя по комментарию, нет.
— Скудоёбно… — протянул он, оглядывая пространство.
— А мне нравится, — возразила я.
— Правда? — Федос улыбнулся.
— Да!
— Главное, что тебе нравится.
На том и остановились. Главное, что нравится мне. Отлично! Спорить я не стала. Кто в своём уме станет спорить с самим Федосом, тот точно не я.
Потом мы сидели на скамейке, на набережной, рядом с ларьком, который среди ночи торговал жареной барабулькой. Деликатес упаковывали в треугольный кулёк и подавали с соусом.
Мы с аппетитом лопали мелкую рыбёшку, которая считалась одним из символов Черноморского побережья. Слушали шум прибоя и музыку из соседних ресторанов. Смотрели куда-то в темноту за белой балюстрадой, где ночное, совершенно чёрное небо с низкими, крупными каплями звёзд встречалось с такой же чёрной водой, превращая пейзаж там, за белыми столбиками балюстрады, в кусок самой знаменитой картины Малевича.
И говорили… о чём? Наверное, когда-нибудь я вспомню, о чём мы разговаривали той ночью, пока же с уверенностью могу сказать, что там фигурировали боевые афалины, прилетевшие гуманоиды, три порции жареной барабульки и сомнительный вкус дизайнера, который обставлял номер, который мы сняли — ни одной кариатиды, да.
8. Глава 8
На следующий день мы проспали всё утро. Проснулись далеко за полдень. Лениво валялись, как праздные сибариты, иногда бродили по номеру, жевали завтрак, доставленный в номер, и так же неспешно занимались сексом.
Федос удивил меня тем, что может наслаждаться, прямо-таки смаковать близость, растягивать удовольствие бесконечно долго, как жевательный мармелад, раскатывая по нёбу сладость. Впрочем, он так и говорил:
— Конфета сладкая моя.
Я была счастлива быть и конфетой, и сладкой, и его. В то утро многое казалось покрытым дымкой таинственности, романтики, чем-то невероятным, с привкусом Серебряного века и почему-то белых ночей, несмотря на то, что ночи на юге — непроглядно тёмные и звёздные.
