В самом деле, Джон Габбитас, мужчина под тридцать, хоть и жил в Танкред-Хаусе и следил за здешним лесом, работал еще и как свободный лесничий и в этот вечер выполнял работу на другом конце графства, а домой вернулся лишь час назад. Ну а Кен Харрисон вряд ли произнес хоть слово в присутствии Вайна и Вексфорда.
– Когда вы их видели в последний раз? – спросил Вексфорд.
Бренда отвечала не задумываясь. Она вообще была не из тех женщин, что задумываются.
– В семь тридцать. Это всегда так, я как часы. Если у нее не было гостей к ужину. Когда они ужинали одни, вчетвером, я всегда готовила, что там нужно было, сервировала на тележке с подогревом и отвозила в столовую. Стол накрывала Наоми. Вернее, я так думаю, я никогда сама не видела. Когда Давина была дома, она любила садиться за ужин ровно в семь сорок пять в любой день. Так было всегда.
– И сегодня?
– Как всегда. Я прикатила тележку в семь тридцать. Суп, палтус, абрикосы в йогурте. Я заглянула в саршо, и они все были там…
– Куда вы заглянули?
– В саршо. Так они называли это. Оранжерею. Я сказала, что ухожу, и вышла через заднюю дверь, как обычно.
– Вы заперли заднюю дверь?
– Нет. Конечно, нет. Я никогда не запираю. И потом, там еще была Биб.
– Биб?
– Она помогает по дому. Приезжает на велосипеде. По утрам у нее бывает работа где-то еще, так что она чаще приезжает после полудня. Когда я уходила, она заканчивала мыть холодильник и сказала, что идет через пять минут.
И тут Бренде внезапно пришла в голову какая-то мысль, и она изменилась в лице – впервые за вечер.
– А кошка? – спросила она. – Кошка цела? Ведь они же не убили кошку?
– Насколько я знаю, нет, – ответил Вексфорд. – Нет, точно нет. – Спрятав иронию, он добавил: – Только людей, – но едва успел открыть рот, как Бренда уже воскликнула:
– Слава богу!
Вексфорд дал ей секунду, потом спросил:
– Вы слышали что-нибудь после восьми часов? Машину? Выстрелы?
Он знал, что отсюда выстрелы не могли быть слышны. Если стреляли в доме. Она покачала головой.
– Машины здесь не проезжают. Тут дорога кончается. Тут ездят только по главному проезду и по короткой.
– По короткой?
Бренда рассердилась. Она была из тех людей, которые думают, что каждый должен знать порядки, правила и географию их личного мира так же хорошо, как они сами.
– Дорога от Помфрет-Монакорум, ну?
Габбитас сказал:
– По ней я сегодня возвращался.
– Когда это было?
– Минут двадцать девятого, полчаса… Никого не видел, если вы это хотите знать. Ни навстречу, ни по пути не было ни одной машины и вообще никакого движения.
Вексфорду этот ответ показался как-то чересчур продуманным. Тут заговорил Кен Харрисон. Слова складывались у него медленно, будто он перенес травму или болезнь гортани и теперь заново учился владеть голосом.
– Мы ничего не слышали. Ни звука не было. – И добавил с удивлением или сомнением: – Здесь никогда не бывает. – И пояснил: – Отсюда просто не слышно, что бывает в доме.
Остальные давно поняли, что произошло, и примирились. Миссис Харрисон сориентировалась сразу. Ее мир изменился, но она с этим справится. А вот ее муж вел себя так, будто до него только сейчас дошел смысл случившегося:
– Все мертвые? Вы сказали, они все мертвые?
Вексфорд подумал, что это звучит, как строчка из “Макбета”, хотя он не помнил там в точности такой. В этот вечер слишком многое было как будто из “Макбета”.
– Девочка, мисс Флори, Дейзи. Она жива.
