Почему плакал Пушкин? - страница 36

Киселеву в Слониме была вручена Анна I степени. (Запись о награждении внесена в списки Капитула орденов позднее, 3 июня 1821 года. Эту справку даю для особо дотошных читателей, которые иначе, докопавшись до «Придворного месяцеслова», обнаружат непонятное расхождение в датах.)

Во время встречи с царем Киселев, отвечая на прямой вопрос Волконского, упомянул о том, что 23 апреля обручился с Софьей Потоцкой.

Содержание разговора известно из письма П. М. Волконского А. А. Закревскому. Закревский сразу же написал Киселеву:

«Рад душевно, что приемом… ты доволен: желаю, чтобы со временем обещанное было исполнено. С 1-й Анной тебя поздравляю».

По окончании аудиенции Киселев вернулся в свой штаб в Тульчин. Видимо, тогда же царь отдал Волконскому распоряжение приуготовить указ о денежном награждении, а вручение награды приурочить к свадьбе.

Точная дата встречи в Слониме выясняется из того же письма П. М. Волконского в Петербург. С дороги он 17 мая писал Закревскому, что на «прошедшем ночлеге» государь вручил Киселеву Анну I степени.

Стало быть, 15 или 16 мая 1821 года. О чем напоминает эта дата? О безмолвном вестнике!

Посыльный доставил таинственное денежное приношение вечером 15 мая 1846 года. Чуть ли не день в день через двадцать пять лет после свидания Киселева с императором.

Это совпадение бросает тень на кого-то из тех, кто в путешествии из Лайбаха в Петербург сопровождал государя.

Однако подозревать П. М. Волконского в чем-либо неблаговидном нам представляется напрасной тратой времени и сил. Петр Михайлович, или, как его прозывали, Петрахан, был неоспоримо честен.

Честность бывает разная: истинная и безнравственная. У Волконского была прямо-таки маниакальная честность, весьма тягостная для его ближних. Он никогда ничего не просил для блага своих или жениных родственников. Но то была честность не гражданина, а трусливого бюрократа. Крайний эгоист, опасавшийся неосторожным поступком причинить вред своей служебной репутации, – вот что такое был Петрахан.

Он был довольно экономно наделен умственными ресурсами. Преданность, усердие, честность составляли его основной и оборотный капитал. Короче говоря, он был честен не по велению совести, а по расчету, из-за выгоды.

Второй по значению фигурой в Главном штабе являлся дежурный генерал (это название постоянной должности) Арсений Андреевич Закревский. Ради своенравной Грушеньки – полное имя его легкомысленной красавицы жены было Аграфена, – а также ради столь же известной дочери Лидии он был способен нарушить любой закон.

Ручаться за деловую порядочность взбалмошного сановника не приходится. Но у кого бы ни похитил Закревский изрядную сумму, вернуть её он был способен только по приказу Николая. А с ведома Николая не мог Закревский в сопроводительном письме писать Киселеву:

«Я был вашим врагом. Все вызывало мою ревность, или скорее ненависть». Это была бы явная чепуха: кому не известно, что Закревский в глаза и за глаза величал давнего приятеля Паша Киселев?

К тому же ни чепуху, ни правду Закревский не сумел бы изложить пофранцузски. Ему не хватало образованности.

Кто являлся в Главном штабе третьим по важности лицом? Князь Александр Сергеевич Меншиков. «Самый остроумный человек в России, ум отрицательный, характер сомнительный», – так отозвался о нем кто-то из современников.

Историк Е. В. Тарле в своем двухтомном труде «Крымская война» посвятил ему немало горьких строк: