У клиента в уголках губ серела сухая пенка. Чем больше он говорил, тем яснее делалось, насколько он может быть невыносим. Временами Стемнину хотелось встать и уйти.
И вот случилась очередная ссора. Из-за ерунды: Нонна час трепалась по телефону, на плите в кастрюле подгорело рагу. Да и подгорело-то несильно. Он по привычке сделал замечание. Сказал, что зарплаты не хватит покупать новую посуду из-за ее дурости. Петр Назарович не стал признаваться Стемнину, как на пике скандала поднял на жену руку – впервые в жизни. Да еще при старшей дочери. Потом Стелла два месяца уговаривала мать уйти от отца. Между ним и дочерьми давным-давно воздвиглось безмолвное непрощение. Утаил Петр и то, как, наказывая себя, разбил в кровь руку о стену на кухне (теперь надо переклеивать обои рядом с сушилкой).
– На самом деле она всегда следила… Не подгорало… Ну да, и тогда не подгорело. А хоть бы и подгорело. Кастрюлю пожалел, а семью развалил. Ну и сиди теперь, кастрюля, – с тихой злобой сказал сгорбившийся человек.
Только теперь к Стемнину пришла жалость.
Нонна собрала вещи и ушла. Сначала к старшей дочери. Потом сняла вроде квартиру, не захотела усложнять дочке жизнь. А может, просто захотела одна побыть. Или не одна? Адреса не скрывает, телефон дочка дала. Но, когда он звонит, она отвечает односложно, сухо. Поговорить не получается. Да и какой разговор по телефону…
У него все из рук валится. На работе стал срываться, пару раз на начальство голос повысил. А сейчас время какое – на пенсию выпрут на раз. Возраст! Да и кто теперь людей жалеет… Дом стал чужой, большой. Он включает громко радио и телевизор. Ночью не спится: все вспоминает прошлую жизнь, как с дочками к морю ездили, еще разное. А утром вставать в пять.
Он бы и рад поговорить с Нонной, с женой то есть. Да теперь уж боится. Как слышит по телефону холодный тон, заводится, и всякий раз выходит еще хуже.
Они сидели уже полтора часа. Стемнин словно побывал в этой семье, пожил в пустой квартире, где столько всего бывало: новоселье, рождение дочек, праздники, скандалы, гости, болезни, отчаяние… Мало ли что может стрястись с потерявшим себя человеком.
– Петр Назарович, мне надо знать точно две вещи.
– Я заплачу. – Петр Назарович глянул на Стемнина затравленно. – Сколько?
– Да сейчас я не об этом. Во-первых, чего вы хотите? Во-вторых, на что вы готовы?
– Ну, чего огород городить. Чтобы было как раньше.
Стемнин не ответил. «Как раньше» для Петра Назаровича могло быть связано с лучшими моментами прошлого, а для жены – с худшими.
– Опять же, знаешь, что я думаю… – доверительно продолжал Петр. – Может, это ерунда на постном масле, а может, и нет. Если у нас с Нонкой все путем, то и у детей будет все нормально. А если у нас развалится, им это вроде подсказки. Мол, отцу с матерью можно, нам, значит, тоже. Нам тоже терпеть не надо, вместе оставаться не надо…
Он умолк и отвернулся.
Стемнин знал, что предложение измениться, да еще из его уст, вызовет у Петра Назаровича недовольство. Кто он такой, чтобы учить жизни взрослого мужика! Он, не сумевший сохранить собственную семью, невзирая на все попытки измениться в нужную сторону. С другой стороны, он страстно хотел, чтобы его письмо совершило чудо и не мог позволить кому-то это чудо разрушить. Осторожно перешагивая от слова к слову, Стемнин просил Петра Назаровича согласиться с новшествами, даже если они кажутся ему чудачеством.
