– Обязательно, – Травин пригляделся, принюхался, хотя мог бы этого не делать, от Вари несло спиртным на метры вокруг. – Ты что тут стоишь?
На самом деле учительница только чудом на ногах держалась, уцепившись за фонарный столб.
– Встречаю весну, смотри, скворцы прилетели, перезимовали где-то и вернулись.
– Уже месяц как. Пойдём, провожу тебя до дома, – он подхватил Варю под руку.
– Нет, – она рванула рукав на себя, не устояла на ногах и почти упала, но Травин её подхватил. – Я не хочу домой, там пусто. Хочу туда, где люди. Пойдём в ресторан? Шиканём на последние, выпьем шампанского, оно такое вкусное с клубникой. Серёжа, ты такой милый мальчик, я хочу клубники. Почему у нас не растёт клубника зимой? Это так чудесно – алые ягоды на белом снегу, словно капли крови. Я хотела выпить вина, представляешь, всего чуть-чуть, но в нашей гимназии нет вина. Только водка. Отлично, я выпила водки. Но теперь я хочу шампанское.
– Ладно, – решил Сергей. Оставлять Лапину одну в таком состоянии под вечер было опасно, жила Варя в самом конце Алексеевской улицы, недалеко от вокзала, и не исключено, что именно на вокзал бы она и направилась, если не упала где-нибудь по дороге. А там, на желдорстанции, и людей много, и выпивки, и острых ощущений. – В ресторан – значит, в ресторан, но потом домой.
– Ты отнесёшь меня на руках? – Варя повисла на Травине. – Мой принц. Где конь, что умчит нас в сказочную страну?
Сергей покачал головой, свистнул, подзывая извозчика – по случаю весны пролётки переставили с полозьев на скрипучие колёса.
– Заведение рядом с Божьим человеком знаешь?
– Как не знать, товарищ барин, – ответил тот. – Мигом домчим за полтину.
Травин внимательно посмотрел на мужичка.
– Два двугривенных, – поправился тот. – Корм нынче дорогой, ты уж войди в положение, фининспектор проходу не даёт.
Варя, усевшись в пролётку, взмахнула руками, попыталась встать, повозка тронулась, и она упала прямо на Сергея.
– Как это чудесно, помнишь, Серёжа, у Ахматовой. Зажжённых рано фонарей шары висячие скрежещут, всё праздничнее, всё светлей снежинки, пролетая, блещут. Скоро снег растает, уйдёт, как наша любовь, исчезнет навсегда. – Она обмякла, Травин было подумал, что уснула, но учительница просто так сдаваться не собиралась. – Снег вернётся зимой, мой милый, и всё вернётся. Вперёд, возничий, мчи что есть сил! Рожей вперёд смотри, куда пялишься.
– Барыня-то, кажись, уже нажрамшись, – вставил своё извозчик, пролётка как раз проезжала Великие ворота. – В зюзю они, значит. В баньку бы их, значит, чтобы потом в кабак, значит, а то непотребство в таких видах.
Травин на секунду задумался, резон в словах мужика был.
– Отставить кабак, – распорядился он, – бани около лесосплава знаешь, в Алексеевской слободе? Где Макар Пантелеймоныч банщиком?
– А то ж, человек уважаемый.
– Заворачивай туда. Получишь свои два двугривенных, не беспокойся.
Бани делились перегородкой на мужскую и женскую части условно, были те, кто ходил мыться семьями или разнополой компанией, но, если доплатить через кассу ещё два целковых, можно было снять маленькую комнату с отдельной мыльней. А если просто кассиру сунуть, то и одним вполне обходились. Травин так и сделал, закутал Варю в простыню, сунул ей в руку кружку пива и ушёл искать Мухина.
– Через четверть часа подойду, вы пока распарьтесь чуток, – распорядился Фомич. Он легко проминал телеса толстяка, лежащего лицом вниз. – Только без глупостей, массаж, как его франкмассоны называют, это искусство телесного блаженства, а значит, другое блаженство нам не потребно. Приготовь барышню, веником чуток похлещи, чтобы кровь разогналась, но не переборщи, раз на грудь приняла, ей жар сейчас ни к чему. Внизу её держи, а то сердце не дай бог остановится или сосуд лопнет, и сам поосторожнее, в самый пар не лезь. Я сейчас товарища приготовлю, и сразу к вам.
