Почти детективная история (только для женщин!) - страница 7

По отношению ко мне она сразу взяла снисходительно-покровительственный тон. Ей льстила моя неосведомленность в институтских новостях и сплетнях, моя наивность и восторженность от пребывания в ординатуре. Одинаковое положение ординаторов нас сблизило, хотя я прекрасно понимала цену такой дружбы. Мы были в разных «весовых категориях» (в прямом и переносном смысле). У меня никаких «тылов», в отличие от нее, не было.

Я рада была этому сближению, этой дружбе, пусть и чисто внешней. С ней мне было не так страшно, да и общаться с ней было интересно. Она была очень неглупа, начитана и очень верно оценивала людей и ситуации, хотя порой, на мой взгляд, эти характеристики были излишне циничны и злы. Подруг у меня, кроме Ирки, на тот период не было – все остались там, где я оканчивала свою «Alma mater». Мои бывшие коллеги-«цеховички» в счет не шли. Это были поистине рабочие отношения. Я сознавала, что моя внешняя серость, замкнутость, закомплексованность служили Аллочке хорошим фоном. И она этим пользовалась. Когда мы были на людях, она подчеркивала свое благорасположение и дружбу ко мне, когда же меня рядом не было, не стеснялась съязвить в мой адрес и откровенно посмеяться – будь это моя внешность или наивность. Я это знала (донесли!), но терпела. Мне ничего не оставалось. Еще не пришел мой час! Больше всего меня задевали насмешки в моей профессиональной безграмотности – за годы цеховым терапевтом я, как врач, все-таки деградировала. Я это понимала и поэтому все вечера, после того как уложу дочку спать, занималась. Штудировала все известные монографии и руководства. И, конечно, все лекции доцента.

Аллочка быстро «вычислила» мою влюбленность, что давало ей еще один шанс позлословить за моей спиной. Я, на ее многозначительные намеки, добродушно улыбалась и отмалчивалась. «Приличной» одежды у меня тогда не было. Каждый день я приходила в одной и той же юбке, и блузке, с дурацкой причёской – «хвостиком» и некрасивых очках. На новые очки и поход к парикмахеру у меня не было денег. Это был очень тяжелый, в материальном плане, период. Я себе сама тогда очень не нравилась!

Тогда перестали приходить алименты на дочь от моего бывшего, и это здорово подорвало мой и без того небольшой бюджет, а тут еще и стипендия в два раза ниже зарплаты… Я поняла, что сейчас, пока учусь, подрабатывать не смогу, родители-пенсионеры помочь мне могли мало, так что приходилось терпеть. Деньги шли на дочь (она постоянно вырастала из всех своих одежек), на лекарства, на питание.

На кафедре я никому об этом не говорила, как не говорила ни о своем «красном дипломе», ни о напечатанных научных статьях в сборниках моей «Alma mater» – это когда я занималась в НСО (научно-студенческом обществе) и мечтала стать знаменитым биохимиком. И «красный» диплом, и научные работы были предметом моей тайной гордости. Теперь к чему было это вспоминать? Жизнь повернулась так, что все это ушло в прошлое… Никому я не рассказывала о своих «семейных корнях»: о родителях, имеющих высшее образование и бывших, в свое время, уникальными специалистами, долго и трудно работавшими на благо страны и потерявшими на этой работе свое здоровье, о бабушке, которая еще до революции была одной из первых женщин, получивших высшее образование, о деде-профессоре, который был репрессирован в 30-х годах и которого я видела только на сохранившихся старинных фотографиях. Врачом, по женской линии, я стала, получается, уже в третьем поколении! Это тоже было предметом моей тайной гордости. Родили меня поздно, и теперь, волей-неволей, главой семьи стала я… Я привыкла полагаться только на свои силы. Да. Никто ничего обо мне на кафедре не знал – «серая мышь», и только!