«В твоей любви я видел Бога», – сказал один арабский поэт. Теперь Мурат знал, что это не метафора.
Они плакали оба. Даже не стеснялись слез. Невозможно стесняться того, кого узнал в тысяче прожитых жизней, кто настолько един с тобой, что можно действительно запутаться, чья рука – твоя или его, кто твоё начало и продолжение. Плакали и понимали: то, что случайно произошло этой ночью, не было случайным и не станет, но, когда придёт рассвет и займётся свет нового дня, всё лунное, древнее, тайное и кристально-понятное ночное уступит место человеческому миру и его законам.
– Не уезжай. День ничего не решит.
– Иногда решают даже секунды. Секунда взгляда, секунда на удар сердца: и мы с тобой в этом саду.
– Останься. Живи со мной.
– Помнишь этих людей на площади? Они, как дикие голодные собаки, ходят вокруг, пока их мало, но как только соберётся стая, набросятся на нас.
– Почему? Вы же не сделали ничего плохого?
– Мы греки.
– И что? Меня не смущает, что ты гречанка.
– Так думают не все. Некоторые считают, что этой земли могут касаться только ноги турок.
– Не все турки такие. Большинство не таких.
– Не все. Но это большинство тоже боится за свои семьи, имущество, дома и защищает себя молчанием. Поэтому меньшинство, которое убивает – сильнее и беспрепятственно вершит, что хочет.
– Я смогу защитить тебя!
– Не спеши обещать, пока сам себя не знаешь в такой ситуации. И тебе есть, что терять.
– Может, ничего и не будет?
Анна покачала головой.
– Мы слишком заметные. А я ещё и танцевала на площади, хотя так не делаю.
– А зачем сделала?
– А зачем ребята сыграли зейбекико? Вдохновение не спрашивает нас, зачем то или это, а просто делает через нас то, что считает нужным.
– Да, я тоже подумал, что греческая народная музыка сейчас неуместна.
– Вся музыка – народная. Народ – это прежде всего люди, не греки и не турки, а люди с сердцем и душой. Если, конечно, душа ещё осталась.
– И ты хотела отвлечь?
– Напомнить, что все мы люди. Иногда через красоту песни и танца это получается…
– А в итоге, запомнили…
– …Что гречанка танцевала турецкий танец…
– А потом ушла гулять с турком.
– Думаешь, они заметили и это? Город большой.
– Город большой, а базар маленький. Утром у нас все всегда уже всё про всех знают.
– Значит, тогда у меня точно нет шансов остаться.
– Я не могу тебя отпустить.
– Меня не отпускай, отпусти Агапи.
– Но она же не уедет без тебя!
– Нет. И мы уедем вместе. Но тебе не придётся отпускать меня.
– Не уезжай!
– Я и не уезжаю. Я убегаю.
Небо посветлело, затем порозовело и постепенно начало вбирать в себя всё больше золота, чтобы выпустить на свободу солнце.
Мурат, словно в последний раз, прижал Анну к себе: запечатанные годами и так внезапно освобождённые чувства переполняли его сердце.
– Seni seviyorum, Sensiz yaşayamam, Seninle her zaman olmak istiyorum!*.
– Я знаю, Мураджим, я знаю. Σε αγαπώ περισσότερο από τη ζωή! Δεν ξέρω πως να ζω χωρίς εσένα!**
– Зачем ты это говоришь? Ты же знаешь, что я не понимаю по-гречески! Скажи на турецком!
____________
*Я люблю тебя, я не могу жить без тебя, с тобой я хочу быть всегда…
**Я люблю тебя больше жизни! Я не знаю, как буду жить без тебя.
____________
Но Анна только грустно вздохнула, провела тыльной стороной руки по щеке Мурата и поднялась с земли, вместе с улыбкой пытаясь стряхнуть с себя непрошенную печаль:
– Не лежи в росе на рассвете – спину застудишь.
И ушла через сад, чтобы войти с крыльца, обогнув дом.
