Почти книжка (сборник) - страница 25

– В честь Менделеева, разумеется! – восклицал любой заезжий человек.

И, как правило, не угадывал. Потому что улица так называлась в честь распивочной, что всегда находилась на этой улице.

– Водка! Точно! – восклицал опять тот же самый любой заезжий человек.

И ошибался еще раз. Никакой водки. Только вино наливом и на месте из граненых стаканов, изгрызенных не одним поколением выпивох.

– Опа… Так Менделеев к вину не имеет никакого отношения! – восклицал неугомонный турист.

И ошибался в очередной раз. Потому как в распивочной с вином химичили всегда. Аш-два-о, понятное дело, лилось безо всякой химии и по рецептуре предков. А вот добавки для вкуса и крепости – тут и сам Менделеев вздохнул бы от зависти. В вине было все. Спившийся учитель физики, завсегдатай распивочной, убил двадцать лет на ежевечерние исследования в попытках на глазок определить присутствие изотопов естественных радиоактивных элементов в предлагаемом вине и добился-таки успеха. Всего-то за два дня до потери рассудка, на почве непонимания общественностью и беспробудного пьянства.

Поэтому всех продавцов вина из этой распивочной называли не иначе как Менделеев.

И улица была Менделеевской. Потому как едва ли не каждый половозрелый мужчина, встреченный на этой улице, либо только что слезно попрощался с Менделеевым, о чем свидетельствовала его поступь, либо направлялся на встречу с Великим Химиком.

Улица, что пересекала путь Петровича, буквально на следующий день после появления Шаромыжнической, именуемой впоследствии Менделеевской, стала Отливочной.

– Из-за того, что располагалась близко к лаборатории Менделеева! – смеялся заежий турист. И наконец-то был прав.

Жители улицы постоянно отлавливали клиентов Менделеева в процессе, давшем название улицы, стыдили их всяко и били крепко, но в своей Священной Войне терпели поражение изо дня в день, из года в год, из десятилетия в десятилетие. Уж они-то точно знали, что улица называлась Огородной, но, кроме них, это знание не передавалось никому. Поэтому разговор с таксистом звучал примерно так:

– На Огородную, пожалуйста.

– Опа. А где у нас в городе Огородная?

– Ну как же… По Аграрной…

– Чего? По какой?

– По Менделеевской! А там – третий поворот…

– Тююю. Отливочная, что ль? А она Огородная, что ль?

– ДА!

– Тююю. А я всегда ее как Отливочную знаю…

Ну, в общем, на известном всем перекрестке Петровичем вдруг был обнаружен забор. Причем забор не был построен за ночь, не был перекрашен или передвинут с места. Забор на этом углу был всегда. Просто Петрович обнаружил его только в этот вечер. Раньше он его просто не замечал.

Знаете ведь, как это бывает? Ну вспомните свой последний диалог с женой:

– Соседи картину купили как унас. Точь-в-точь.

– Какую картину, дорогая?

– Ну нашу. С тюльпанами.

– Какую нашу?

– У нас в спальне. Над кроватью. Картина. Что на ней нарисовано? Скажи мне, пожалуйста.

– Ну-у. Ты меня совсем уж… Тюльпаны нарисованы. Конечно. Чет я отвлекся…

– Как ты можешь, а? Ну как? В спальне у нас ромашки! А тюльпаны у нас в прихожей! Ну как так можно, а? Они ж тут уже лет пять висят!

– Д-а-а-а? Ну-ка, погоди… Хмм. Смотри… и вправду картина…

…Ну так вот. О чем, бишь, мы? Забор!! На перекрестке был обнаружен высоченный забор, который здесь стоял всегда. По крайней мере, Петровичу не вспоминался пейзаж, в котором вместо этого забора фигурировали бы другие виды. У забора сидело не менее десяти человек, которые почему-то не торопились ни к Менделееву, ни на Отливочную. Они просто сидели у забора и напряженно прислушивались к чему-то. Петрович специально минут десять внимательно смотрел на них – ни слова, ни жеста, ни друг на друга не посмотрят. Просто сидят и ждут чего-то. На забор смотрят и прислушиваются. Один даже ухо приложил.