Эта мысль неожиданно отрезвляет. Скатываюсь с Веснушки на голый матрас, задыхаясь, как после пробежки на длительную дистанцию. Хотя бег фигня на фоне того, что мы с Олесей устроили. Марафон на выживание. Не секс, а битва столетия, и я, кажется, проиграл. Расфокусированный взгляд цепляется за свисающую с прикроватной тумбочки красную толстовку, с которой глумливо хлопает копытами и насмешливо скалит зубы белый рождественский олень. Влип я, рогатый. Пи*дец, как сильно влип.
— Саш, я так и не поняла — мне остаться или свалить? — свернувшись у меня под боком, сонным голосом уточняет Леся.
— А ты как думаешь? — отвечаю вопросом на вопрос, устав искать логику в ее словах.
— Больше не злишься на меня? — зевнув, она приподнимает голову, заглядывая мне в глаза с таким уморительным видом, что я срываюсь в гомерический хохот.
— На дураков не обижаются, Лесь.
— Так я и не обижаюсь, — задорно подмигнув, Веснушка садится и прижимает ладони к урчащему животу. — Жрать хочу, как слониха. Пиццу заказать?
— Закажи, но я пас, — ненадолго задержав взгляд на бесстыже торчащей груди, благоразумно поднимаюсь выше. — Вырубает, поспать всего пару часов удалось.
— Мог бы и промолчать, Кравцов, — запустив подушкой мне в физиономию, Олеся вскакивает с кровати и заворачивается в покрывало, бросая на меня грозные взгляды. — Не спал он! — поднимает с пола вторую подушку, и та тоже летит в меня.
— Угомонись, гарпия, — ловлю снаряд на лету и засовываю себе под голову. — Я у Олега ночевал. У них там ЧП мирового масштаба.
— Можно подумать, без тебя бы не справились, — недоверчиво дерзит Леся.
— На меня возложили почетную дипломатическую миссию. Полночи вели переговоры, — смеюсь я, наблюдая за комичными попытками Веснушки освоить роль ревнивой жены.
— И как? Удачно?
— Достигнуть перемирия удалось, — киваю, натягивая на себя одеяло, и поворачиваюсь на бок. — Пиццы мне кусок оставь, иначе проснусь и тебя сожру.
— Это ты можешь, Кравцов, — насмешливо комментирует Леся.
— Конечно могу. На аппетит не жалуюсь.
— Зато я жалуюсь на твой аппетит. Посажу на диету со следующей недели.
— Хрен тебе, — показав ей кукиш, блаженно вытягиваюсь и закрываю глаза. Убью любого, кто разбудит раньше, чем через шесть часов.
— Засунь свой хрен знаешь куда? — возникает Веснушка.
— Знаю и засуну, когда проснусь, — сонно ухмыляюсь я и мгновенно вырубаюсь.
17. Глава 16
Глава 16
Середина апреля
Олеся
— Опаздываем, Лесь. Шевели булками, — грозно кричит с кухни Кравцов, громыхая бутылками.
— Пять минут, — отзываюсь, надевая перед зеркалом белое платье в крупный горох.
То самое. Адушкино. Особенное. Счастливое. Бережно разглаживаю складки на подоле, поправляю рукава-фонарики, трогаю кружево на груди. Сидит шикарно, как на меня сшито. Вот бы Аделаиде Степановной показаться, порадовать. Она меня в каждую нашу встречу пытает, когда я платье выгуляю. Торопит, боится не дожить до моего дефиле, а я оптимистично заверяю, что мы еще на ее сто десятом юбилее спляшем.
Сердце разрывается от мысли, что однажды нам придется расстаться. Хотелось бы не думать о плохом, но я вижу, как моя любимая сварливая старушка медленно угасает. Перед выпиской ее лечащий врач напоследок шепнул, что следующий приступ скорее всего станет для Аделаиды Степановной последним. Сделать ничего нельзя, в больнице держать бессмысленно. Организм исчерпал свои ресурсы и может отключиться в любой момент. Больно и страшно. Словно о двигателе рассуждаю, а не о живом человеке. Жутко от мысли, что я тоже могу точно так же выключиться, словно сгоревшая микроволновка, ничего после себя не оставив. Как будто меня и не было никогда, а в мире ничего не изменится, никто даже не заметит…
