Почти мазохистка - страница 4



Лет сорока пяти, длинный, худой, наверное – типичный англичанин. Они поговорили о делах, причем англичанин говорил по-русски очень прилично.

В конце концов, Настя сказала:

– Вы так хорошо говорите по-русски. Наверное, давно в России?

– Два года.

– О! Уже давно. Акцент, конечно, есть, но все понятно.

В порядке делового обмена Настя дала Ричарду свою визитную карточку. Он прочитал ее имя, и покачал головой:

– Вы сказали, Вас зовут Настя. Никак не могу привыкнуть, что у русских разное имя. И я не знаю, когда можно говорить отчество, а когда не нужно. Сколько у вас имени? Два, три?

– Не знаю. – пожала плечами Настя. – Смотря, кто называет. У каждого свои права. Для кого-то я Анастасия Андреевна. Для кого-то – просто Анастасия. Для близких друзей – Настя, Настюша, Настена, Настька, Настенька, Стася.

– О! И Стася?

– Ну да. Потом еще можно – Настуся, Стаська. Кто-нибудь еще что-нибудь придумает. Теперь могут Анастейшей назвать.

– Невероятно. Я только Ричард и Рич.

– Вам хуже, – улыбнулась Настя.

– О! Вы хорошо улыбаетесь.

– Спасибо.

– Скажите… а как мне лучше вас звать?

– Как я представилась – Настя.

– А. Еще вопрос. Скажите, если вас могут назвать иначе, как русские понимают, что говорят к ним?

– Не знаю. Мы привыкли. У нас все по-разному называют. Что угодно могут назвать как угодно.

– И все будут понимать?

– Да.

– Как? Как это можно?!

– Просто понимаем и все.

Ричард вздохнул.

– Я раньше думал – знаю русский язык. Приехал в Россию, понял, что не знаю. Ругаться научился, думаю – уже знаю. Теперь думаю – никогда не буду знать.


Но, после ухода Ричарда образовалась какая-то пустота. Все показалось ничтожным, чужим, неласковым. Настя вспомнила вчерашний вечер, вспомнила Мишку, и настроение упало ниже нижнего.

Когда подошел конец рабочего дня и сумерки преобразовались в непроглядную ночную тьму, она сняла трубку и позвонила Соне.

– Сонь, давай в кафе посидим.

– Когда?

– Сейчас.

– Сейчас не могу. Через час, хорошо? Придет Лешка, попрошу его с Ильей посидеть. Он тебя любит, он поймет. А в каком?

– Да, где всегда сидели.

Настя задержалась на полчаса и ушла с работы последней. В лифте было пусто и прижиматься к ней было просто некому.


Жизнерадостная Соня пришла через пять минут, чмокнула Настю в миллиметре от щеки и плюхнулась на стул напротив.

– Как дела?

– Я в деймосе.

– В чем?

– В деймосе.

– Это что? Не пугай меня, беременная, что ли?

– Нет. Деймос – это ужас по-гречески.

– Господи! А что случилось?

– Я опять с Мишкой встречалась.

– И что?

– Да ты что, не понимаешь? Я же с ним рассталась!

– И что?

– Я же точку поставила!

– Ну, поставила, переставила, чего страшного-то?

– Соня, я с ним совсем рассталась. Не так легко было, между прочим. А теперь сама позвонила.

– Ну, если сама позвонила, в чем ужас то?

Настя чуть ли не с отчаянием сказала:

– В том, что мне мужика захотелось, и я не смогла удержаться! Это что же, я теперь каждый раз буду ему звонить? Как на скорую помощь?

– Ну-у, если ты один раз ему позвонила… ты когда с ним встречалась последний раз?

– В мае.

– Ну вот, видишь, а сейчас декабрь. Ничего страшного.

– Ага, если я буду с ним трахаться раз в полгода, то это нормально. А если раз в три месяца, то это уже кошмар, да?

– Ну, не знаю я. А как ты хочешь?

– Я никак не хочу, никак, понимаешь ты!

Обе подруги замолчали и стали слышны звуки кафе – тихие разговоры, звяканье ложечки в чашке, шум с улицы. Наконец Соня сказала: