Побритые и надушенные парни тоже возбужденно собирались. Стоя друг против друга, выворачивали карманы и скрупулёзно пересчитывали деньги. Георгию пришлось достать из заначки последние три рубля.
В гастрономе № 8, что в доме под шпилем, купили бутылку шампанского и коробку «Птичьего молока». И потом с гордостью угощали девушек, которые с утра были в волнении и совершенно не завтракали. Прохладное колючее шампанское лезло в нос, и конфеты оставляли на пальцах липкий коричневый след…
Они медленно прохаживались по старой липовой аллее. Смотрели на полные кусты розового снежноягодника и низкую красную землянику. На сосны, глухие от зелени. Вокруг было много золотистой охры, меди и глауконита. В парке играл духовой оркестр. Сперва немодные военные марши, а потом – неожиданно вальс «Голубой Дунай». У автомата с газировкой бабка за пять копеек взвешивала всех желающих. У Георгия оказалось 80 кг. У Али – 45… А потом подошли к аттракционам…
На чертовом колесе было страшно и неуютно. Кабинка, совсем хлипкая, качалась в разные стороны. Да еще ветер трепал ее как застиранное белье. На ромашке Алю укачало. Нинку, наверное, тоже, но они боялись в этом признаться. Витька наслаждался, смеялся и все кричал:
– Смотрите вниз, не зевайте. Ух ты, как мы высоко.
Георгий, напротив, был сдержан и серьезен. Только внимательнее приглядывался к Але. К ее желтому ободку вокруг рта.
А потом подошла очередь экстремальных, несдержанных в скорости, ракет «Сюрприз». Парни место у штурвала уступили дамам, а сами сели позади них. И только она стала разгоняться, Аля поняла, что ее сейчас стошнит. Стошнит на глазах у любимого, самым бесстыдным образом. Она не могла посмотреть на Нинку, как она там. Только услышала, что ее уже рвет. Громко, на весь парк, вперемешку с протяжной икотой. Аля тоже больше не могла сдерживаться. Ее стало выворачивать наизнанку, прямо на Георгия. Ракета на скорости замысловато поворачивалась и все, что было у нее внутри – лилось ему на рубашку, на волосы, в лицо. Витька больше не радовался. Он сидел растерянный, весь мокрый, залитый жуткими рвотными массами.
А ракета все не останавливалась. Люди, ожидающие своей очереди, кричали, показывая пальцами, но работник ничего не мог сделать, пока не закончатся эти длинные три минуты.
Когда карусель остановилась, Нинка и Аля почти не дышали. От дурноты и от стыда. Парни, молча подали им руки и увели подальше к речке. Аля стала плакать и просить прощения. А Георгий не мог ни ответить, ни даже ее обнять. На его рубашке свисали кусочки птичьего молока.
Они спустились по стоптанным ступенькам на пустынный берег, где плескались сутулые ивы, ныряя с головой. Стали раздеваться, чтобы застирать одежду. На улице был обычный октябрь, с обычными 15 градусами воздуха и 6 – воды. Небо в мелкую рваную рябь, неподвижный берег и свежий, до озноба, ветер. Они влезли в останавливающую дыхание воду и полоскали: Георгий – платье, а Витька юбку с блузой. Девочки стояли в одних трусиках и лифчиках и беззвучно плакали. Они пытались их подбадривать, шутить, но шутки получались несмешными. То ли от холодной воды, то ли от того, что пришлось стирать и свои брюки тоже. Все мокрое они надели на себя и поехали их провожать. Через весь длинный город.
День, так трепетно начинающийся, под конец помялся и плохо пахнул. В троллейбусе все оглядывались и старались занять места подальше от этой мокрой компании. Девочки, как потухшие лампочки, смотрели в окно, избегая смотреть на любимые лица. Над ними нависла самая неловкая пауза, которая только может случиться в жизни. Они тогда именно так считали. Хотелось побыстрее приехать, закрыться на все замки и вдоволь нареветься. А там, может, все образуется?
