«Как вам пирожки?»
– Вкусные, спасибо.
«По-моему, это глупость».
– То, что они говорили? Не знаю. Хорошо бы так.
«Вы боитесь?»
– Видно?
«Да, извините».
– Оля-Оленька, – так я придумал ее звать, – вы не обидитесь, если я с вами попрощаюсь?
Она недоуменно пожала плечами, а я взял ее блокнотик и записал в него номер своего телефона.
Она опустила блокнот в сумочку, подала мне руку на прощание, спокойно выдержала мой взгляд и ушла по песчаной дорожке бульвара – не торопясь уходила, будто зная, что я буду смотреть ей вслед.
Я выловил такси в потоке машин, желтого официального цвета, но с водителем-таджиком. Машина была заполнена густыми восточными запахами, из динамиков, вплетаясь распевным речитативом в горловые звуки зурн, растекался тягучий арабский голос, сквозь который я пытался объяснить, куда ехать, но, взглянув на безмятежно кивающее мне в ответ лицо чернявого водилы, понял, что стараюсь понапрасну.
Душа его нежилась под родными звуками, не желая вникать в смысл моих слов. Мысленно перекрестившись, я захлопнул дверцу, и душистая кибитка поволокла меня по улицам, несмотря на выходной, битком забитым машинами.
Рассматривая в окно переливающееся всеми цветами радуги, сверкающее фарами, басовито порыкивающее стадо автомобилей, можно было подумать, что, кроме всяких прочих, есть в Москве специальные авточеловеки, предназначенные именно для движения – они должны ездить по городу безо всякой цели, взад и вперед, просто потому, что иначе город, без их суеты, не был бы похож на настоящую столицу.
Когда мы влезли в пробку и застряли в ней, я начал вспоминать про Олю-Оленьку и решил, что это чудо, как мы встретились, что таких случаев бывает не больше одного на миллион, и как хорошо, что она не разговаривает, иначе то, что возникло между нами, могло быть разрушено одной фразой или неверным тоном, или каким-нибудь грубым, особенным говором. Но припомнил, как она волшебно смотрела и как улыбалась, именно тогда, когда это было правильно, и со вздохом упрекнул себя, что вечно ищу плохое в хорошем, и сожалел, что номер телефона ее не взял, чем, может, ее обидел. Ну, озадачил точно.
Мимо по осевой полосе пролетела кавалькада начальственных, усеянных синими и красными рогами сигнальных ламп черных машин, рассыпающих во все стороны пригоршни специальных крякающих звуков, пробка начала рассасываться, и я тоже решил не огорчаться попусту – если я правильно про нее думаю, она может оказаться действительно умницей, и объявится сама.
– Как говорится, Москва – город маленький, на Кузнецком точно встретимся.
Как раз в этот момент джигит за рулем резко тормознул у тротуара, провел ладонями себе по лицу, словно стряхивая с него все суетное и греховное и принялся молиться, не обращая на меня никакого внимания – наверное, подошло время очередного намаза, а может, мне попался очень усердный верующий, чуть ли не ваххабит.
Я решил не испытывать больше судьбу, бросил деньги на сиденье и пошел дальше пешком, тем более что идти было совсем недалеко.
По дороге заглянул в рыбный отдел магазина и потратил все, что было с собой, на три килограмма охлажденного тунца – хотелось порадовать Катюху напоследок. Вышло дорого, но для любезной подруги ничего не было жалко.
Жалко было запаха морской воды в бассейне, уютного кабинетика на пятом этаже, куда помещались только стол да кресло, но зато был замечательный саврасовский вид из окна на старую, трехэтажную, потрепанную временем Москву и деревья.
