Операцию она перенесла без единого писка, всё время оставаясь в сознании, только сжимала зубы до скрипа. Чтобы не дёрнулась лишний раз, пришлись зафиксировать её тело. Наконец, расплющенный кусочек металла звякнул в керамической чашке, измазав стенки густой кровью. Теперь зашить и перебинтовать. В глазах на доли секунды прошла рябь, а комната закружилась. Вик вытер горячий пот со лба. Плохо. Очень плохо.
Когда плотная повязка легла на рану, он отступил на шаг.
– Атум.
«Да, Виктор»
– Выгрузи лишнее, сейчас же.
«Сейчас сделаю». Голова кружилась и стучала тупой болью в затылке.
«Сделано». Стало намного легче.
Вик сгрёб в пакет все окровавленные тряпки, что снял с девицы. Позже можно будет выбросить. Тори молча наблюдала за ним, всё ещё лежа на измазанном кровью столе. Единственное, что осталось на ней – кружевной побагровевший бюстгальтер и брюки, никак не пострадавшие во время операции.
– Чего смотришь? – огрызнулся Вик, отступая к стене. Что теперь с ней делать? Огнестрельное ранение – это серьёзно. Полицию наверняка заинтересует на фоне недавних волнений. Можно получить волчий билет и никогда сюда не вернуться. Хотя, что ему здесь? Ничего. Но и на Терре его никто не ждёт. Весь мир в последнее время выцвел, превратился в пепелище. Пепелище воспоминаний.
– Благодарю, – прошептала Тори одними губами. Она знала, куда шла. Знала, что здесь помогут, что есть инструмент и лекарства. Что она ещё знает? И что хочет скрыть сама?
Вик вытянул электронную сигарету из кармана. Эта дамочка точно не скучающий турист, приехавший в Арканум чтобы пощекотать нервы на деньги богатых родителей. Такой она казалось во время первой встречи. Спросить Атума? Быть может, его память даст ответ? Что он может помнить? Впервые они встретились полгода назад, когда она только прилетела на распределяющую станцию, а он хотел покинуть город-спутник. Но судьба свела их, и отъезд пришлось отложить. Почти неделю не вылезали из ячейки, проводя время в постели к обоюдному удовольствию .
– Расскажешь, – констатировал Вик, затягиваясь крепче. Тори покачала головой. Нет.
– Тогда вали, – он кивнул на белую пневматическую створку. – Дверь вон там.
– Потом…
Вик отошёл к окну, дал команду на прозрачность. Ночь. Рекламные огни бьют в стёкла не хуже дневного света. Лучше уж без этого. Руки всё ещё в крови. Зажав мундштук зубами, он отошёл к раковине.
Что делать теперь? Под тонкой струёй воды потёки смывались нехотя. Из мутной ртутной поверхности над раковиной на него взглянуло собственное отражение. Одно время смотреть на себя было противно, и он обходился без зеркала. Спустя пару лет всё же повесил. Разорванная от уголка рта до половины щека, зашитая торопливым хирургом, придавала лицу уродливый вид. Бритые виски и гребень из волос, переходящий в тощую косицу на затылке, дополняли отталкивающую картину.
Вик вытер руки, вытянул пальцами линзу из левого глаза, взглянул на себя ещё раз. Геторохромия. Одна радужка серо-зелёного оттенка, а другая, левая, ровно как у Тори – выцветший лавандовый цвет. Странно. Как-то не задумывался раньше. Оскалился сам себе. Так лучше. Больше безумия богу безумия.
– Есть хочешь? – спросил он, не глядя на неё.
– Нет, – выдохнула девица.
– А я хочу, – он подхватил пакет с окровавленными вещами. – Скоро вернусь.
Тори проводила его взглядом, не смея даже двинуться, чтобы не потревожить рану. Чёртовы неприятности, это всегда означает чёртовы неприятности.
