– Вы побудете с ней? – перебил он все тем же бархатным тембром, но в голосе его зазвучал металл. – Я появлюсь очень скоро.
– Ну конечно, господи! – воскликнула я возмущенно и жалостно, и опять он не дал мне продолжить:
– Буду вам очень признателен! – Серов все-таки нашел в себе силы для вежливости, но проговорил эту фразу скороговоркой и отключился.
– Папа сейчас приедет, – по-матерински ласково обратилась я к Женьке, и она, удовлетворенно кивнув, опять доверчиво прислонилась к моему плечу.
Меня так и подмывало спросить ее, почему не следует обращаться в милицию. Глупый, конечно, вопрос, но очень хотелось услышать, как она сформулирует ответ. В ее теперешнем состоянии изобрести что-нибудь мало-мальски правдоподобное совсем не просто. Останавливала же меня обычная, примитивная житейская мудрость, полностью выражающаяся двумя стародавними поговорками: «Моя хата с краю» и «Меньше знаешь – крепче спишь». Поступить им вопреки значило бы нарушить категорическое требование Грома – представляться средним арифметическим от населения и вести себя соответственно.
Женька тихо поскуливала, уткнувшись носом в мое плечо, произнося время от времени с глубочайшей обидой в голосе: «Больно!» и «Где же папа?», а я осторожно гладила ее по спине и слегка покачивала взад-вперед, как маленькую. Из всей полезной информации, какую можно было получить от нее сейчас, даже не прибегая к «прокачке на косвенных», я решилась на один-единственный вопрос, действительно безобидный со всех возможных сторон:
– Сколько тебе лет, Женечка?
– Сем… Семнадцать, – ответила она как во сне и порывисто вздохнула.
– А мне двадцать девять, – сообщила я, хотя прекрасно понимала, насколько ей безразличен мой возраст. Но молчание в такой ситуации тоже является признаком нетипичного поведения.
Стресс требует реакций, и пустой разговор – одна из них, не самая, кстати говоря, вредная.
– Семнадцать и двадцать девять, представляешь? По возрасту я вполне могла бы быть твоей старшей сестрой. А зовут меня Юлей, – представилась я, не дождавшись ответа. – Юля Максимова.
– Юля… – порадовала она меня, перестав причитать. – Тебя, Юленька, бог послал.
– Ты что, как старушка, бога поминаешь? – рассмеялась я, и она, хоть и слабо, но тоже улыбнулась за компанию. – Неужто верующая такая?
– Тут станешь верующей! – ответила Женька, и я насторожилась в ожидании продолжения, которое незамедлительно и последовало: – Бека убили! – сменила она песню о папе и боли на новую, и я поскучнела. – Юля, а здесь неопасно?
Женька оживилась, посмотрела вокруг распухшими от слез глазами.
– Не знаю, – ответила я, не задумываясь, и похвалила себя за точность реакции.
– Ой, давай уйдем куда-нибудь, а? Лучше всего домой.
Не-ет, милая! Познакомиться с твоим папой для меня важнее установления номера дома. А, познакомившись, я узнаю и то, где живет ваша семейка, и еще много всякого-разного, полезного делу.
– А ты дойдешь? – усомнилась я простовато. – Тебя же ноги не держат. Да и папа появится с минуты на минуту. А так мы с ним и разминуться можем. А?
– Да, – согласилась она покорно, и мне снова стало ее жалко.
И действительно, отбеседовали мы свое, отсидели. Двое мужчин в расстегнутых темных плащах быстрыми шагами вышли на детскую площадку со стороны аллеи, оглянулись по сторонам и направились к нам чуть ли не бегом. Хотя почему «чуть ли»? Тот, что постарше, действительно перешел на трусцу, метров за тридцать до нас.
