Дежурная «Скорой» очень долго выспрашивала возраст, имя, фамилию больной, адрес института, подъезд, этаж, выясняла, кто вызвал и кто встретит бригаду. Давыдов слышал, как за дверью Никифоров дает ответы.
Вдруг стало очень тихо. Лаборантки убрались восвояси. Таня лежала неподвижно с закрытыми глазами, и Виталию показалось, что она снова обрела свой истинный облик. Он почему-то подумал: даже жаль, что в этом их объятии на полу нет ни намека на любовное соитие…
Он опустил голову на пол рядом с Таниной головой, почувствовал щекой шероховатость линолеума. Он будто видел себя со стороны: не очень молодой мужчина, в костюме и в галстуке, валяется на полу. Чертова журналистка написала бы: «Секс в начальственном кабинете» – и проиллюстрировала фотографией… Вот бы читатели порадовались!
Он поразился, какая чепуха ему лезет в голову. Но все-таки что случилось? Он шел к жене, чтобы поделиться с ней важным, необходимым, а встретил бред, галлюцинации, кошмар – все, что угодно, только не то, что ожидал. У него возникло странное ощущение, будто жена ему изменила.
Послышались чьи-то шаги. Давыдов осторожно повернул голову. Возле его лица остановился Никифоров, присел на корточки, спросил:
– Что с ней? Уснула?
Его ботинки противно воняли дешевым кремом. Давыдов вдруг подумал, что, если его сейчас пнут, он будет беззащитен. Он даже мысленно подобрался, решив, что в этом положении лучше всего схватить противника за ногу и резко дернуть на себя.
– Может, все-таки встанете? «Скорая» приедет не раньше чем через полчаса.
Ноги Никифорова удалились от него на приличное расстояние. Давыдов видел, как, отойдя в дальний угол, Никифоров воткнул в розетку провод от электрического чайника.
– Что будете пить? Чай или кофе?
Давыдов возмутился, зло прошептал:
– Какое сейчас чаепитие?
– Ну, как хотите.
Через некоторое время чайник зашумел, закипел. Виталий посмотрел на жену, она лежала все так же неподвижно. Встал. Конечно, никакой чай пить не стал. Постоял некоторое время, потом взял стул и сел возле нее. Никифоров что-то шумно хлебал из фаянсовой кружки, потом вытащил сигарету и закурил.
– Может, выйдете отсюда? – еле сдерживаясь, прошипел Виталий.
– Что вы так нервничаете? Вы что, раньше ничего такого не замечали? – с интересом спросил у него Никифоров.
Этот вопрос Давыдова ошеломил. Что, собственно, он должен был замечать?
Он ничего не понимал. Да, последнее время Таня жаловалась, что у нее болит голова, но… он действительно ничего не понимал! Нет, за всем этим что-то кроется! Какая-то чудовищная подстава. И этот развязный тон у Никифорова…
– А если вы что-то замечали, почему не пришли ко мне? Ничего не рассказали?
– Ну, знаете ли, Виталий Вадимович! – Никифоров, прищурившись, выпустил из обеих ноздрей дым. – Я думаю, мужу рассказывать о жене… Себе дороже.
– Куда идти?
Неожиданно за их спинами послышался женский голос, и врач «Скорой помощи» – полная молодая женщина в синей, пропотевшей на спине куртке – протиснулась в дверь. Следом, озираясь по сторонам, вошел щуплый фельдшер с тяжелой коричневой сумкой.
– Вот больная.
Давыдов вдруг почувствовал, что от волнения на глаза у него накатились слезы. Он отвернулся от Никифорова и опустился на корточки рядом с Таней. Никифоров отошел, а доктор тоже присела, взяла Таню за руку, определяя пульс, потом приоткрыла Тане веко.
– Давно она без сознания?
– Как без сознания? Разве она без сознания? – Виталий взял Таню за руку с другой стороны. – Мы думали, она спит…
