«Что сделано, то сделано» – пытается убедить себя в правильности выбора Давиан, рассуждая, что, в конце концов, тут не так плохо и все его чаяния по равному обществу тут воплотились, хотя в какой форме, сильно беспокоит, будоража душу каждый раз, когда Форос открывал по новой «истине».
Но вой сирены вернул Давиана к действительности, и он в суматохе стал искать маленькую карточку, которая хранит всю информацию о нём, этакий временный паспорт, вместо постоянного, который должны выдать на днях.
Дверь в комнату заскрипела, и тяжёлый кусок металла стал отворяться, и только он отъехал на достаточное расстояние в комнату юркнули два человека. Их куртки в слабом освещении блеснули на серой поверхности тусклыми бликами, а стук туфельных каблуков наполнил помещение.
– Ты ещё здесь?! – разразился криком мужчина, уставив глубоко посаженные глаза на грубом квадратном лице, напирая озлобленностью. – А ну пошёл! Товарищ, вышвырните его!
Второй мужчина с более худым лицом в полсекунды оказался рядом с Давианом, и его пальцы цепко сжались на воротнике плаща и обхватили шею сзади, и сильным рывком движением он повёл юношу из комнаты; как только нога переступила порог, с силой швырнул его. Давиан не устоял и рухнул на пол, ощутив его прохладу своим лицом, сразу за которой пришла резкая боль, прошедшая по левой щеке, которой и приложился юноша о поверхность.
– Вот тебе и народная милиция, – позволил себе в полголоса отпустить иронию Давиан, за что и поплатился.
– Разговорчики! – рявкнул крупный мужик и сию секунду Давиан ощутил, как его рёбра сминает туфля милиционера, и новая боль пожаром охватила грудь. – Я выполняю народно-партийную волю, скот! Подняться! Быстро!
Юноша тяжело поднялся, и его уши колеблет новый указ:
– В строй, живо!
Давиан оглянулся, и его глаза выхватили образы происходящего – человек двадцать выстраиваются у стенки справа от его комнаты, заговаривая собой окна и ему стоит присоседиться к собранию людей, чтобы больше не вызывать приступов злобы у народных милиционеров. Юноша, сминая одежду на месте рёбер, поплёлся в строи и люди тут же расступились, давая ему занять место.
Два милиционера в одинокой монохромной одежде встали напротив построения, разглядывая его взором, присущим волкам, которые посматривают на стадо овец, которому суждено быть разорванными.
– Так, что скажешь, товарищ Милош? – спросил крупный, с квадратным лицом мужчина.
– А что сказать, товарищ Лир? Двадцать один партийец, голодные и сонные, даже не понимают, что они сейчас будут вершить волю народную.
К строю людей вперёд делает шаг товарищ Лир и грубым низким хрипловатым голосом начинает вещать, рассеивая туман сомнений и домыслов насчёт экстренного подъёма из кроватей:
– Я думаю, вы знаете, кто мы?
– Вы народная милиция – защитник внеклассового коммунального народа, – ответ взяла хрупкая светлая девушка, в бесцветной пижаме,
– Правильно.
На этот раз шаг делает его более худой товарищ, взявший слово и его речь понеслась звучанием более высокого лишённого хрипоты гласа:
– Но это ещё не всё, ибо на нас возложены священные функции следователей и предтечей кары, а поэтому, я думаю, вы понимаете, почему мы могли тут появиться? А, народ коммунальный?
Всеобщий страх и ужасть сковали всё построение, заставив в единую секунду очи людей, наполниться боязнью, а души роптать от того, что грядёт впереди, и только один Давиан, узнавший о милиции из книжек, догадывается, что сейчас будет.
