На кровати сидела мать – негретянка с грудным ребёнком. Малыш всё время плакал, он был просто голоден, у матери не было молока, что б его покормить, и она пыталась всеми силами его успокоить. У комнатки не было крыши, и виднелось прекрасное звёздное небо.
– Махмед, успокойся, посмотри на эти звёздочки. – Ласковым голосом твердила женщина, стремясь успокоить своё дитя.
Мать после этих слов указала ребёнку на звёздное небо. Ребёнок потянулся за материнской рукой и посмотрел своими коричневенькими глазками на небо. И в это же мгновение плач сменился на смех. По душе матери пробежала волна облегчения, и она прижала своего ребёнка к груди. Из её глаз потекли слёзы радости.
В это время, в небе расцвели сотни других цветков. Это были цветы несущие горе и разрушение. Мать их не заметила, она слезливо радовалась.
Через пять недолгих секунд берег Северной Африки озарился массивом жаркого и яркого пламени.
Вся прибрежная территория бывшей Ливии была за две секунды выжжена на два километра, все трущобы превратились в один полыхающий костёр.
И не было больше слышно ни плача, ни смеха.
Глава вторая. Миланское утро
На следующий день. Милан.
На часах около семи часов утра. Солнце начинает монотонный и медленный путь с востока, неспешно поднимаясь из–за горизонта, и заливая утренним заревом весь город, освещая небесным златом каждую улочку, каждый переулок. Старые эпохальные дома выходят из полуночного сумрака, являя миру своё древнее великолепие. Вместе с ними оковы ночного прохладного мрака скидывают и бетонные леса однообразных домов.
В комнату, которая помещена в один из множества однотипных имперских каменных монолитных бараков стали проникать первые лучи прохладного осеннего солнца, рассеивая в комнате ночной мрак, достигшие лица юноши, который лежит в кровати, ожидая пока прозвенит будильник.
Через минуту звон будильника мгновенно развеял и плотное беззвучие, царившее в комнате. Медленно худая, но жилистая, рука юноши потянулась к рядом стоящему будильнику. Дотянувшись, он наугад ткнул на пару кнопок, и ревущее звучание электронного источника верещания резко смолкло.
Юноша, откинув белоснежное одеяло, нехотя встал с кровати, и тяжёлым сонным взглядом окинув свою комнату, в которой он не так давно живёт.
– Целый год, проклятье… триста шестьдесят пять дней, – подумал про себя парень и неохотно провалился в свои воспоминания.
– Габриель, поднимайся! – прокричал электронный голос из будильника – последнее напоминание о том, что необходимо вставать собираться.
Юноша не стал осматриваться на устройство, выкрикнувшее его имя. Столько раз оно это делает, что всякий интерес к этому потерян и воспринимается как стандартная обыденность, неотделимый атрибут каждого дня. Но как бы парню хотелось, чтобы его окликнул живой родной голос, которого он слышал с шести лет. Живя в маленькой квартирке всего с восемнадцати лет, она уже успела надоесть и приесться, стать символом скорби и боли на сердце.
Все беды свалились двенадцать лет тому назад, и каждое утро начинается с тяжких воспоминаний и колючей печали, сдавливающей грудь. Ещё при правлении первого Канцлера те, кого он любил, были объявлены «Политически нестабильными» и его родителей отправили в трудовые исправительные лагеря, как ему сказали, а его самого отправили в воспитательный детский дом.
Тогда в Милане и его округе происходили чистки по политическим мотивам, и цепные псы нового господина миланских земель отлавливали каждого, кто косо посмотрит на атрибуты власти, не говоря уже об инакомыслии. После падения Альпийско–Северо–Итальянской Республики – детища Лиги Севера [2] в этом регионе обстановка всегда оставалась нестабильной, постепенно накаляясь, ибо получив долгожданную свободу от распавшейся Италии народ Падании [3] хранил её на протяжении столетий великого кризиса и не собирался её отдавать после. Накануне тогда проводился несогласованный митинг в поддержку движения «Миланский дух», который требовал от Канцлера более независимого положения для города.
