Под мраморным небом - страница 40

Свечи мерцали в продуваемом насквозь помещении. Врач потрогал мамин живот. Старый хромой человек с длинной бородой, опускавшейся ему на грудь, он принимал роды много раз, – больше, чем можно было насчитать клещей на теле буйвола, – но ребенок императора, должно быть, его чем-то встревожил, ибо чувствовалось, что врач обеспокоен.

– Как мы его назовем? – спросил отец, убирая волосы с маминого лица.

– Его?

– Девочки так яростно не бьются. Да и живот у тебя, любовь моя, никогда еще не был такой большой.

– Мы... – Боль снова пронзила все существо мамы. Она прикусила губу, потом стала дышать глубоко, пытаясь овладеть собой. – Мы назовем его в честь художника, – проговорила она. – А то у нас в стране все сплошь имена воинов и императоров.

Врач подал маме чашку чая:

– Выпейте это, моя госпожа. Вам станет легче.

Мама поблагодарила его. Чай, наверно, оказался горьким, потому что она поморщилась.

– Это яд? – спросила мама, силясь улыбнуться.

– Он убивает только боль.

Ночь шла на убыль, а схватки все продолжались. Интервалы между ними сокращались. Мама металась, из ее глаз лились слезы.

– Как бы я хотел избавить тебя от страданий, – тихо произнес отец. – Забрать твою боль и глубоко в себе ее похоронить.

Я спросила, вытирая маме лоб:

– Первые роды были самые мучительные?

– Если бы, – выдавила мама и вновь застонала от боли. Отец напрягся. Думаю, он физически ощущал ее муки. Мама сказала, что ей нужно что-нибудь зажать в зубах. Я дала ей полотенце. Схватки участились. Ее тихие охи переросли в стоны, стоны сменились криками.

– Ты видишь его? – нетерпеливо спросил отец.

Грянул гром.

– Да, ножку, – ответил врач. – Идет ножками вперед.

Отец побелел. Мне эти слова врача ни о чем не говорили, и я призналась в своем невежестве.

– Это значит, – с беспокойством в голосе объяснил врач, – что ребенок стремится остаться в утробе. Он еще не готов появиться на свет.

Мама закричала, и я стиснула ее руку.

– Он идет, мама, идет. – Обращаясь к маме, я молилась про себя, прося Аллаха облегчить ее страдания.

– Да, – подтвердил отец. – И когда он родится, я всю ночь буду обнимать вас обоих.

Мама попыталась что-то сказать, но из ее груди вырвался лишь стон. Слезы струились по ее щекам. Было видно, что она страшно мучается.

– Про... прошу, – пробормотала она.

– Неужели ты ничего не можешь ей дать? – вдруг спросил отец, посмотрев на врача, и свирепость, прозвучавшая в его голосе, напугала меня.

Старый врач колебался.

– Это опасно, мой повелитель. Но я дам еще немного.

Он влил маме в рот совсем немного чая. Я увидела, что она до крови искусала свой язык. Ее лицо, всегда такое ясное, искажала гримаса боли. Я перевела взгляд на врача. Тот вытащил из-под мамы окровавленное полотенце.

– Тужьтесь сильнее, моя госпожа, – настойчивым тоном произнес он. – Старайтесь.

– Дикая боль, – выдохнула мама.

– Тужьтесь, моя госпожа. Тужьтесь сильнее!

Мама закричала, заметалась. Мы с отцом стали ее держать. Повитухи принесли свежей воды.

– Великий Аллах, – взмолился отец, – пусть это скорее закончится, и я выстрою для тебя прекрасную мечеть. Буду кормить и одевать твоих бедняков.

Я тоже молилась. Повернула голову в сторону Мекки и стала просить Аллаха, чтобы он помог ребенку родиться. Увы, лишь вопли и раскаты грома были мне ответом. Врач опять попросил маму тужиться. В его голосе слышалось отчаяние. На полу собиралась лужа крови, свежая вода в чаше окрасилась в алый цвет. Старый врач пытался повернуть ребенка в утробе мамы. Я надеялась, что вот-вот раздастся крик младенца, но слышала только страдальческие стоны мамы.