Твой дневник мёртв с четвёртого марта,
как и дом, в чьих окошках ни зги.
Как прокуренный тамбур плацкарта,
где, себя не найдя от тоски,
я звонила тебе, проезжая
петербургских окраин леса,
и большая была пребольшая
наша полночь длиной в полчаса.
У тебя есть весёлые детки.
Ты их учишь ча-ща и жи-ши.
Понарошечку, исподволь, редко,
ненадолго, чуть-чуть, но пиши
мне о том, кто пятёрку получит,
кто четвёрку, а кто и трояк,
расскажи, чем они меня лучше,
почему я совсем не твоя.
Отчего мне тебя, как коросту,
ноготочком с души не содрать?
Не придуман такой патерностер,
чтоб тебе предо мной замирать.
И всесильный Васильевский остров
супротив меня выставил рать
тех, кому так легко и так просто
приходить на него умирать.
Ты живёшь на какой-то из линий
то ли острова, то ли руки,
хироманта они разозлили —
я и жизни живу вопреки!
Мне не стыдно уже больше года
гнать, вертеть, ненавидеть, терпеть,
и с какого такого глагола
я пишу и живу – о тебе?
Я плохая любовница, милый.
Оттого что в ночи я стою
под окном, и глаза устремила
в непроглядную темень твою!
Я хорошая смерть, мой хороший.
Домотканой, посконной, босой
я по каждой брожу из дорожек
с перерезанной рыжей косой.
По тебе я обрезала косы,
нить с тобою обрезать забыв.
Тоскоглазый, печальноволосый.
Мне ль своё деревцо – на гробы,
на лохань, на последнюю парту?
Исковеркай меня, искорёжь!
Твой дневник мёртв с четвёртого марта,
ты во мне никогда не умрёшь.
2014
