Искусство одновременно и успокаивало Таню, и тревожило. Повседневные заботы, накопившееся раздражение, усталость после учебного года постепенно испарялись, погружались в краски полотен. Картины смывали душевную грязь и копоть. Созерцая, девочка ощущала, что внутренне очищается. Но, по иронии, наибольшее впечатление на нее произвел не Триптих Бэкона – алая жемчужина выставки, а маленькая картина одного из участников Лондонской школы – «Автопортрет с чертополохом» Люсьена Фрейда. Изображенный на переднем плане колючий листок напомнил Крапивиной ее саму. Она тоже чувствовала себя оторванной от корней и собранной чьей-то рукой для гербария. Со второго плана смотрел человек – автопортрет художника. Его настороженный, проницательный взгляд словно пытался что-то сказать, предупредить. Но, видно, человек на картине был лишен дара речи, его немым посланием был лист чертополоха. Но что это могло бы значить, девочка не знала.
Она отошла от произведения, чтобы уступить место другим зрителям. Таня не любила уходить в картину слишком далеко. Дорога обратно отнимала много сил. К тому же «Чертополох» не может сказать ничего определенного, адресованного только ей, ведь полотно создавалось для множества глаз и умов. Бесполезно искать в высоком искусстве личные послания, оно всегда говорит лишь о самом себе.
Отойдя от понравившейся картины, Крапивина зашла в небольшую, сконструированную на время выставки комнатку, где располагался Триптих. Оказавшись внутри, девочка на секунду представила себя в заброшенной хижине из какой-нибудь страшилки. Красные стены, красный фон Триптиха, теснота. Из-за ограниченного пространства картины действовали еще острее, почти обескураживающе. Три больших полотна возвышались над зрителем в тесной алой кабинке. Оказавшись внутри, понимаешь, что попался в ловушку.
Таня захотела тут же выйти в основной зал, но в эту минуту громко брякнул мобильный телефон. Девочка испуганно вздрогнула и взглянула на экран. Сообщение от Владимира: «Я прочел твой дневник. Это вышло случайно. Возвращайся поскорее».
Крапивина почувствовала, как ее сердце глухо и сильно забилось, спина похолодела. Девочка выскочила из комнатки в основной зал. Вид у нее был перепуганный, ошарашенный. Другие посетители странно на нее посматривали. Таня еще не обошла всю выставку, но время поджимало. Девочка резко повернула к выходу. Оставаться не было смысла, Крапивина все равно сейчас не могла ни о чем думать, кроме дневника.
Она же его прятала! Как Владимир мог его найти да еще прочитать? К тому же случайно. Как это вообще?! Таня вела дневник в обычной школьной тетради. Даже попавшись под руку, она не должна была вызвать подозрений или желание пролистать страницы.
Сбежав по лестнице, Таня бросилась к дверям. В глаза ударил солнечный свет. Прекрасная погода, как раз для прогулок по городу, но девочке всюду мерещились дурные знамения. Солнце вышло из-за облаков, как вышел наружу ее секрет. Спускаясь в метро, Крапивина еле нашла в сумке проездной билет: пальцы у нее тряслись, словно ее лихорадило. Хотя чего ей на самом деле бояться?
Дневник – выдумка, нелепые фантазии девочки пубертатного возраста. Таня влетела в вагон, проскочив в закрывающиеся двери. Пассажиры мельком оглядели ее, осуждая за глупый поступок. Кто-то уже выставил руку, чтоб придержать двери, и чуть не ушиб себе пальцы. В вагоне было несколько свободных мест. Но Крапивиной не хватило сил усадить себя. Она прошла в другую часть вагона только за тем, чтобы снять стресс. Ей казалось, что движение помогает выплеснуть лишний адреналин. А его было столько, будто девочке предстояло убегать от разъяренного медведя. Хотя от хищников убегать – лишь подзадоривать.
