Дом у отца Димитрия большой, двухэтажный, но бревенчатый, достался по наследству от отца, а отцу от деда.
В доме несколько голландских печей-лежанок. В гостиной стоит белая русская печь, в которой матушка Настасья готовит завтраки, обеды, ужины. Шуровать чугунками ей помогает набожная, но очень глупая девка по имени Светланка.
У Светланки своя история, ее изнасиловал собственный отец, и она бежала в детскую комнату милиции, где инспекторша по делам несовершеннолетних приняла в ее судьбе самое горячее участие. Светланку отняли у родителей, отца посадили, а мать предупредили. Впрочем, мать была рада избавиться от слабоумной дочери и ни разу в интернате для умалишенных детей, дочь не навестила. Окончив интернат, Светланка самостоятельно, пешком, отмахала сорок километров и пришла под окна дома отца Димитрия. Он к ней вышел и, улыбаясь в бороду, спросил:
– Что ты есть такое? Дитя?
– Дитя! – эхом отозвалась она.
– Дети нам, ой, как нужны! – рассмеялся отец Димитрий.
Детей отцу Димитрию бог не дал, но может и к лучшему, неизрасходованная любовь расходуется на взрослых детей.
Вот, к примеру, Шурочка. Ни роду, ни племени своего не помнит, долго в милиции добивались, кто он да откуда, а после отправили в больницу. Из больницы его забрал отец Димитрий. С тех пор Шурочка считает священника, несмотря на собственную седую голову родным отцом. У Шурочки загорелая кожа, потому что он вечно на улице, дома ему трудно дышать. Лишь заморозки загоняют его с сеновала в дом, где он с великой неохотой укладывается на здоровенном сундуке, возле самых входных дверей, спать.
Или Игнаша. Изгнанный за пьянство не только из дома своей жены, но и из дома своей матери. Игнаша больше не пьет, а желая отработать хлеб, соль постоянно бегает в ближайший лес с пилой и топором, заготавливает дрова на зиму, после тащит, взвалив березовые чурки на волокушу – поваленную ель, через поля, болотины и выбившись из сил, ложится отдыхать во дворе, на скамейку. От трудовых повинностей, добровольно взваленных на себя Игнашей, отец Димитрий его не освобождает, а одобряет действия пьянчужки, втайне надеясь на очищение его души посредством тяжкого труда.
Есть еще Коля, Валера, Эдик и Борис Иваныч. Все четверо с трудной судьбой, оказавшиеся после тюрьмы в изгоях у кровных родственников. Все четверо верой и правдой служат в церкви, помогают псалмы читать и церковные службы вести. Совершенно тихие, понятливые и совестливые люди. Не воры, но попавшие за мошенничество под суд, кто, будучи бухгалтером, не удержался, дал слабину и подделал документы, потворствуя вору-директору, а кто, вроде Эдика и вообще не понял, как, но держал ответ перед судом за вороватых коллег.
Одним словом, как говорят у нас, на Руси, от сумы да от тюрьмы – не зарекайся!
Есть еще один человек, по имени дед Осип. Старый человек восьмидесяти лет. Погорелец и бобыль. Ни кола, ни двора. Дед Осип, несмотря на приличный возраст всегда в движении, пасет коз и коров, у отца Димитрия, благодаря стараниям прихожан, большое стадо. Вместе с Шурочкой он занимается сенокосом и дойкой, в первом ему равных нет. С утра пораньше, загнав коров с козами на луга и привязав каждую животину к колышкам, чтобы стадо не разбредалось, дед Осип начинает махать косой и за половину дня столько накосит, что и механическим приспособлениям вовек не угнаться за расторопным дедом.
