Бернд, нисколько не смутившись полученной пощёчиной, опустил глаза и тихо промолвил, в его голосе проскользнула колкая усмешка:
– Но ведь это он потратил деньги на твоё обучение, – его тон был спокойным, но в нем скрывалась жестокая ирония. Он наслаждался её страхом и бессилием, и это было видно в его спокойном лице. Слова парили в воздухе, отражая горькую правду о сложных и переплетённых отношениях между кузенами. – Он кормил тебя и воспитал, взял тебя к себе, хотя ты сама знаешь какой он человек по своей натуре. Ту же Марью вспомни. Или то, в каких условиях ты жила? Он обращался с тобой, как с принцессой, Клэр.
Бернд наслаждался моментом. Мама стояла, застыв от изумления, а он, словно хозяин кукольного театра, управлял её эмоциями. Его лицо выражало спокойное самодовольство, в его глубоко посаженных глазах блестело холодное удовольствие. Он получал явное удовлетворение от того, что присмирял её бушующие эмоции, напоминая себе и ей, благодаря кому у неё есть всё то, что она имеет. Он уверенно держал ситуацию под контролем, наслаждаясь её бессилием.
– Как ты смеешь?! Тебе показать твоё место? Стэн убийца и насильник! И ты такой же? Ты его оправдываешь! Ты тоже такой! – мама, с неистовым криком, толчком отбросила Бернда от себя, как ненавистного врага. Её тело дрожало от неконтролируемого гнева, вызванного внезапной правдой. Вот ещё один скелет – мать до ужаса боялась вернуться в прежнюю жизнь.
Отвернувшись к окну, она сжала кулаки, пытаясь сдержать бурю своими слабыми руками. Её план был простым и выверенным: разорваться в рыданиях, чтобы вызвать сочувствие Бернда, заставить его пожалеть её.
В холодной комнате повисло молчание. А затем прозвучало тихое, сдавленное рыдание. Плечи опустились, её фигура сжалась, словно она стала ещё меньше, ещё беззащитнее. Её хрупкость была удручающе явна. Она одиноко стояла напротив большого окна, задрапированного тяжёлыми темно—бордовыми шторами, обнимая себя за плечи и пытаясь согреться от ледяной несправедливости обвинений.
– Он насиловал меня на протяжении всего времени, что я жила у него. Бил. Таскал за волосы, пугал. Вот какой твой братец, Бернд. Разве не ты Марью выхаживал от этого чудовища? Теперь ты защищаешь его?
– Я не такой, – спокойно сказал Бернд, его голос прорезал тишину, словно тонкий нож. – Я… Я понял твой страх.
Но мама не ответила. Она даже не повернулась, продолжая вглядываться в темноту за окном. Её спина казалась бесконечно хрупкой. Бернд, с очевидной тревогой, наблюдал за ней. Определённо, его слова задели что—то глубоко запрятанное в её душе, что—то болезненное, пульсирующее. В этом молчании скрывалась горькая правда, о которой он, возможно, даже не догадывался. Определённо Мичи стоило бы ещё поучиться, ведь однажды даже Ганс перестанет верить в её истерики.
Бернд, смяв в руках шапку, проговорил с глубоким сожалением:
– Клэр, я не хотел. Ляпнул не подумав, прости.
Мама почти прошептала, и наш неожиданный родственник подался вперёд, чтобы расслышать:
– Уничтожь его. Убей, разорви, отрави чем-нибудь, но, чтобы я никогда больше его не видела. Никогда!
Бернд изумлённо прошептал в ответ:
– Убить? Отравить? Брата?
– Разве он когда-нибудь был твоим братом? – голос мамы звенел от сдерживаемой ярости. – Он только и мог, что лезть в самую яму, связываясь с никчёмными бандитами. Ни Фрици, ни ты ему никогда не были нужны, иначе он бы пришёл к вам, а не ко мне, и не начал бы пугать моего сына.
