Под прусским орлом над берлинским пеплом - страница 9

Я так утомился за день, что у меня не осталось сил на наблюдение за членами своей семьи. Заходя в комнату, я лишь мельком услышал странный плач матери, но не придал ему значения, зная, какой талантливой актрисой она может быть, не хуже любой театральной дивы.

Все моё свободное время уходило на учёбу. С утра до четырёх часов я поглощал труды великих классиков и учёных, а с четырёх до восьми меня ждал Бернд. С первого нашего занятия и до сих пор меня тревожила мысль, что я нахлебничаю за счёт его усталости, ведь платить я был не в состоянии. Долгое время я терзался этой мыслью, пока она, наконец, не сорвалась с моих губ, когда мы вместе рубили дрова.

О, клянусь, как же болели мои руки от непривычки к тяжёлому физическому труду! Но как же сладко я уставал! В эти моменты сон мой был гораздо крепче и избавлял меня от извечных семейных склок и драм.

И вот, Бернд назвал цену, которая показалась мне сущими грошами. Я должен был научить его чтению и письму.

– Вы, барчонок, дадите мне то, что знаете вы, а я вам – то, что знаю я, – объяснил он. И мы договорились, что занятия по металлу и дереву отныне будут занимать три часа, а уроки Бернда – один час.

В доме царила тяжёлая, все ещё траурная обстановка. Родители общались вполголоса, обсуждая способы нового вложения большого состояния и возможности обрести ещё более влиятельных друзей. Возвращаясь домой с охапкой маленьких железных реек, выкованных в мастерской, я стал невольным свидетелем их разговора. Отец сидел спиной к дверям, у которых я замер. Он расположился в дедушкином кресле, напротив камина, и пил чай, держа блюдце на весу и периодически опуская на него кружевную чашку. Мама вышивала, но находилась чуть поодаль от отца. Я стал замечать, что они не так уж часто взаимодействуют друг с другом, как любящие супруги. Раньше я этого не замечал, а теперь почему—то стал присматриваться. Нет, не то, чтобы я заострял своё внимание на проявлениях любви, и, быть может, они просто стеснялись слуг, но в памяти возникал образ Юдит и её мужа Эрнста, как они сидели в обнимку около очага и как она болезненно переживала его смерть. А может, мои родители были просто компаньонами по жизни, не знающими, что такое нежность? В любом случае, они ссорились реже, чем мама и Мичи.

– Ты знаешь, Альберт, – мама оторвалась от полотна, и в её голосе послышались новые, деловые нотки. – Я узнала, что сейчас развивается новое направление, и развивается оно очень быстро.

– О чем ты? – отец оторвал взгляд от тлеющих углей, и в его голосе послышалось ленивое любопытство.

– Об автомобилях, – мать подалась вперёд, и в её глазах загорелся азартный огонёк. – Ты только представь, купить завод сейчас за небольшие деньги, нанять мастеров и со временем стать лидером на рынке! Это же золотая жила!

– Не сомневаюсь, что твой любимый Салуорри уже выкупил всё, начиная с восемьдесят пятого, – саркастично усмехнулся отец, и в его голосе прозвучала неприкрытая издёвка.

– Не смей вспоминать этого ужасного человека! – вскрикнула мать, и её голос прорезал тишину комнаты.

Дьявол был одним из самых полезных знакомств для моих родителей, вот только он никогда не желал иметь дел с Кесслерами. Он был для всех старых графов и баронов бельмом на глазу, ведь как это, сын, доведший имущество отца до разорения, вдруг резко поднял его на огромные высоты, отбирая имущество у тех, кто над ним насмехался. Трое друзей матери потеряли все в схватке с ним. Вызывал он ажитацию не только своими сокрушительными успехами, но и самим именем. В слое верующих богачей вскоре начали ползти слухи о том, что Дьявол – это не просто ироничное прозвище, а самый настоящий властитель Ада. Дочь банкира Баумгартнера – так звали известного бизнесмена—монополиста была его женой и вела дела покойного мужа ничуть не хуже его самого. При этом она растила маленького наследника – Альберта Салуорри и по всем документам являлась его представителем.