– Здесь мы и трудимся! – широким жестом Али бей обвёл пространство вокруг себя. – Когда тепло и погода позволяет, выходим во двор: там и посуда на солнышке и ветерке быстрее обсыхает, да и работать в погожий день на открытом воздухе гораздо приятнее. Ну, вернёмся к вашему заказу!
С единственного стола, стоявшего прямо под лестницей, он взял толстую, видавшую виды тетрадь. Долго листал её, ища свободную страницу. А потом, быстро работая карандашом, уверенными движениями сделал в ней набросок. Эта тетрадь, видимо, служила ему уже не первый год: страницы ее были изрядно потрёпаны, а сама обложка – заляпана жирными пятнами, следами от рук.
Элиф всё время следила за Мехметом: вот он сжал в своих длинных и сильных пальцах кусок глины – она прогнулась под их уверенным натиском и приняла желаемую форму, затем он ловко выровнял ладонями образовавшиеся на поверхности неровности, и она стала идеально гладкой.
– Ах, как здорово это у вас получается! – искренне восхитилась Элиф и сплела пальцы рук на уровне рта, будто стеснялась вырвавшегося у неё признания.
Мехмет поднял голову и, оторвавшись от работы, улыбнулся:
– Нравится?
– А нашу вазу будете делать вы? – ответила вопросом на вопрос Элиф.
– Нет, вашу вазу сделаю я! – пробасил в бороду Али-бей. – Мехмет лепит свои поделки: птичек, рыбок. Тренирует руки. А вашу вазу сделает мастер. Приходите дней через десять, и она будет готова.
– А оплата? – спросила мать Элиф.
– Можете оставить небольшой задаток, а остальные деньги отдадите мне после того, как будет готова ваза. Мы же соседи! – в очередной раз улыбнулся старый мастер, демонстрируя своё расположение.
Десять дней! Пройдёт целых десять дней. Хотя, нет: только десять дней! И Элиф снова увидит Мехмета! Он будет так близко к ней, что она сможет дотронуться до него рукой. Нельзя, конечно, этого делать. А что будет, если она дотронулась бы до руки Мехмета? Вот бы он поразился её смелости. А мама ругала бы, и бесстыжей называла. А какой может быть стыд, если парень нравится? Пускай он и старше. Но сердце, как птичка, замирает у неё в груди, и щемит. И так тяжко становится, такое томление. И голова, совсем чужая: и ее, вроде, и совсем не её. Мысли куда-то разлетаются, и она не может их поймать – всё одно! Только б смотреть на него не отрываясь. Нет, нельзя так: мать сразу заметит. И пусть, и хорошо! Она скажет ей, что любит Мехмета! Сильно-сильно, и замуж за него выйдет, года через два-три. Долго-то как ждать…
А она сможет увидеть его уже через десять дней, каких-то десять дней – коротких, но длинных-предлинных!!!
***
– Интересно, как наша ваза? Уже готова? Мне так не терпится на неё посмотреть! – Элиф, задыхаясь, примчалась из школы и сразу застыла на пороге, уставившись на новенькую вазу, стоявшую в коридоре на месте старой, разбитой.
– Как, ты её уже принесла?
Она остановилась перед вазой и смотрела на неё, словно на змею, выползшую из кустов на дорогу, по которой секунду назад весело бежала Элиф.
– Тебе она не понравилась, детка?
Реакция дочери и её испуганный вид удивили мать.
– Ты же ещё утром обещала мне, что мы вместе пойдём в мастерскую! – сердито закричала Элиф, и от разочарования у неё на глазах выступили колкие слезы.
«Обиделась!» – про себя решила мать, а вслух произнесла:
– Элиф, не понимаю, что тебя так рассердило? Вазу нам сегодня принес сам Али-бей. Зашёл по-соседски. Они с отцом заодно и об оплате поговорили. Да и отец увидел новую вазу и убедился, что она выглядит так, как ему бы хотелось. Али-бей сэкономил наше время. Очень любезно с его стороны было сделать нам такой жест.
