Закат? В четыре часа дня? В Бостоне бывает много всяких необычных явлений, но это…
Не упуская такой возможности, подхожу ближе к воде и сажусь на каменный выступ, свесив ноги. Зрелище настолько завораживающее, что меня даже не волнует, реальность ли это или очередной сбой моего мозга. Если он, то это самый лучший глюк из всех, что мне приходилось видеть.
– А ну! Не трогай медузу! Отойди от неё, – кричала мама из воды, пока я, мелкий шестилетний пацан, сидел в песке на берегу и тыкал палкой в неизведанную зверушку. И только папа встал на мою защиту, брызнув в маму водой. Она тут же закатилась смехом.
В больной памяти больного человека остались только обрывки воспоминаний… Я много раз пытался покопаться в них, увидеть то, что мучает меня уже больше двух лет.
Я помню женщину. Помню её звонкий смех и рыжие волосы, развивающиеся на тёплом прибрежном ветру. Я помню, как она бегала по мели, догоняла меня и всё твердила, что когда-нибудь я стану выше неё, сильнее неё. Выше я стал. Сильнее – вряд ли. Как бы я ни пытался вспомнить её лицо, в воспоминаниях всплывал только сгусток белых помех. То же самое было и с отцом, у которого я не помню даже голос.
Безликие родители безымянного ребёнка. Я не уверен, что меня действительно зовут Райт. Не уверен, что это не плод моего воображения, не уверен, что я действительно сижу и смотрю на дневной закат, а не валяюсь дома в горе пустых коробок из-под пиццы.
Я перестал чувствовать себя. Я забыл, как управлять своим зрением и эмоциями. Я потерял кнопку, которая могла бы остановить моё разложение.
Я забыл… всё.
Осколками этого дня перережу нить между своим горлом и завтрашним мной. А он всё дёргает за неё. Дёргает, как за поводок. Тянет меня в следующий день, чтобы было меньше шансов успеть почувствовать вкус жизни. Но я чувствую её. Она кислая и просроченная. Повсюду запах гнили.
Я отравлен.
Я помню… Я всё ещё помню, как она ласково называла меня глупым детским прозвищем «чудик». Помню, как злилась, когда я погрыз провод на домашнем телефоне или когда так заигрался с хомячком, что на следующий день он уже не проснулся. Я помню мало что, но среди этого нет её лица. И его лица. Отец намного реже появляется в моих воспоминаниях, и я даже не помню, что я к нему чувствовал.
В какой момент всё оборвалось? Почему их не стало со мной? Вопрос такой же извечный, как сам мир. Я не уверен в том, кто я. Я не помню, кем я был. Я не знаю, кем я стану. Я не знаю, из-за кого это всё.
Достаю из кармана сигарету, сжимаю губами и продолжаю смотреть на закат, пока он еще позволяет мне это делать. Умирающее солнце средь верхушек домов уже мёртвого города. Уйма прекрасных мест, целые стадионы потрясающих людей, но нет ни одного среди них, кого я могу к себе подпустить. Я совершенно пустой. Всё хорошее во мне вылилось через трещины моего разума и сердца, издающего последние глухие удары. Однажды я забуду сам себя. Однажды я, как и это солнце, стану просто чьим-то глюком.
Она подошла ко мне незаметно. Тихими шагами, точно кралась, чтобы не спугнуть моё отчаяние. Она всегда так делала – являлась и развеивала все тучи. А потом, когда уходила, забирала с собой всё то тепло, что приносила.
– Ты забыл её поджечь, – с улыбкой говорит она и садится рядом, выставив меня рассеянным дурачком. Но действительно. Я держу незажжённую сигарету.
– Это метафора. Держишь в руке орудие убийства, но…
