Под созвездием Большого Пса. Полукровка - страница 2
Интересный человек этот Волкольвов Степан Егорович по прозвищу Волколов. Редкой фамилией одарили родители простого крестьянского отпрыска. И Волков, и Львов – странная фамилия. Уж очень он гордился ею, а вот обижался Степан на своё прозвище – Волколов. Прозвище, прямо сказать, досталось ему неспроста, а именно не от простого сходства с фамилией. Тут дело вот в чем. Зимами в окрестности посёлка появлялись группы диких сайгаков, кочуя из заснеженных голодных песков Кызылкума. Поднимаясь к предгорьям, изголодавшиеся животные разбредались группами по окрестным ущельям, чтобы в ожидании прихода следующей весны разжиться пропитанием. Следом за ними появлялись и волки. А они если появились, то различий не чинили в вопросах, чьей скотиной питаться. От волчьих зубов очень часто страдали стада овец и домашний скот. Так вот, как только такое случалось, начальство созывало охотников, а охотником здесь был почти каждый, им сулили премиальные, по пятьдесят рублей за каждую волчью шкуру. В основном эти охотничьи артели просто разгоняли волчьи стаи, но случалось, были и с добычей: по три, по пять шкур за сезон сдавали. А вот Степан – тут дело совсем другое. Двумя годами раньше он сдал два десятка волчьих шкур за сезон и в другие времена меньше десятка не сдавал. Никто из мужиков, бывалых охотников, не имел представления, как он это делает? Гадали от незнания, кто во что.
– Я точно знаю – травит он волков ядом и капканами ловит, – шептал на ушко приятелям‑собутыльникам Федька‑скотник. Некоторые неудачливые охотники в погоне за фартом также пытались добыть волчьи трофеи, но волки явно были умнее этих профанов, обходили стороной все капканы и игнорировали приманку. Короче, никакого толку, а у Степана, как говорится, стабильные результаты. Как у хоккейной сборной СССР, беспроигрышно, так в шутку насмехались приёмщики‑заготовители. Их удивлению не было предела, шушукались промеж собой и делали собственные выводы:
– Гляди‑ка, каждый зверь у Степана ножом заколот. Тычок всегда один – или в брюхо, или в шею, какая же точность нужна. Ошибёшься – и кранты, сам шкурой станешь.
Только сам Степан никому не рассказывал о своём странном промысле. Считал, что не каждому надо знать, «откуда дровишки». О прозвище своём Волколов в доверительной беседе с единственным близким другом, Дмитрием Михайловичем Сериковым, не раз признавался:
– Волколов, вроде как живодёром кличуть, так ведь не я ж их заживо деру, а оне меня! Ты ить знашь, Михалыч, дырок у меня по телесам не счесть, штопать замаялся. Токма по нынешней зиме штук пять, а в запрошлу зиму… так и вспоминать не хотца. Зинка моя ежели б дожила до такого мого… унешнего виду, то один фук скончалась бы зараз.
Таким ломаным языком Степан начинал говорить редко, ради шутки, чтобы молодость вспомнить, или так – покуражиться для «общего фарсу».
3
Думаю, что на этот раз можно выдать секрет супер‑охоты знаменитого Волколова. Только не считайте это полным бредом. Сможете ли вы поверить в то, что один человек способен разделаться с волчьей стаей, если, конечно, он не в танке? Или скажете, что это нереально? К тому же, если не рассказать этой истории, то дальнейшие строки о судьбе нашего Палкана будут неполными. Ведь всем интересно знать, какого всё же он роду‑племени. Во всяком случае появление такого необычного щенка, как Палкан, непосредственно связано с охотой Волколова.