Тиану подавил глубокий вздох. Йавар был прав, он действительно никогда не понимал стремления к власти. Безумного, всепоглощающего желания стать кем-то особенным, кем-то важным и недостижимым простым смертным. Гордыня никогда не входила в число пороков Тиану, сам он более всего ценил вольную жизнь и свободу, но, уважая чужие убеждения и видя приверженность Йавара, не позволял себе открыто критиковать нынешнее положение вещей и, в частности, касту верховных жрецов.
После жертвоприношения, на котором Йавару впервые отвели почетное место среди служителей, Тиану, проводив Рин до дома, нашел его за старым развалившимся домом, уже основательно позеленевшего и со сведенными судорогой руками. Укрывшись от чужих глаз, Йавар, мучительно стеная, боролся с собственной природой, не желавшей принять священную церемонию как подобает. Муки его были велики, но, по большому счету, для Тиану непонятны.
– Раз ты способен думать, уже этим ты отличаешься от того тапира, чья кровь на жертвенном камне вызвала в тебе столько сомнений. Ты можешь выбирать. Я не стану убеждать тебя, ты знаешь, мне трудно тебя понять. Ты ведь противишься собственному выбору, противоречишь сам себе, но при этом пытаешься убедить всех, что именно это твой путь. Странно, если не сказать, глупо… я не силен в красноречии, старый Ясу назвал бы это по-другому, нашел бы нужные слова. Поговори с ним, пока есть время.
Йавар криво усмехнулся и, отпив глоток, выплеснул оставшуюся воду себе на грудь.
– Нет. Ясу – это последний человек, с кем бы я хотел обсудить свое положение. Да и он, поверь мне, не был бы в восторге. Мы, знаешь ли, в последнее время немного не в ладах.
– Назови мне того, с кем ты «в ладах», – покачал головой Тиану, поднимая с земли свой лук. – Делай как знаешь, но эта дорога не так хороша, как тебе кажется. И если на следующей церемонии тебя снова вывернет наизнанку, поверь мне, так будет лучше для всех. А прежде всего для тебя самого.
Йавар в знак несогласия упрямо склонил голову, но Тиану не стал продолжать. Вскинув лук на плечо, он оставил Йавара за старой, развалившейся стеной дома одного, наедине со своими мыслями. Солнце палило, и у Тиану появилось желание промочить горло. Отдохнуть от бесполезной суеты в тени и прохладе можно было только в одном месте, и он снова направил свои стопы к дому Рин и Ясу.
***
Кровь. Смрад и копоть от факелов. Тело, сползающее под собственной тяжестью по бесконечным ступеням, обнаженное, в страшных потеках красок и свежей крови, одиночные, раздирающие душу крики и восторженный, звериный рев толпы. Арина открыла глаза. Первое, что она увидела, это слепящее солнце, заливающее золотом маленькую комнату. А прямо перед собой сквозь пелену слез разглядела маму с испуганным и обеспокоенным лицом.
Сон…
Слезы все еще струились по горячим щекам Арины, она горестно всхлипывала.
– Дочка, что случилось? – Мама расстроенно гладила Арину по голове. – Опять сон?
Арина кивнула и зарылась лицом в мамино плечо.
– Сегодня очень страшный, – голос был гнусавым от плача, – я видела чью-то казнь. Кровь… крики. Какой-то хаос… И все такое реальное, даже запахи! Дым… И всегда одно и то же ощущение ужаса.
Мама недружелюбно покосилась на стопку книг около кровати. Керам, Косидовский. Другие фамилии были совсем незнакомыми.
– Может, тебе не стоит на ночь читать всю эту… литературу?
Арина отмахнулась и потерла веки.
