Гарри и Дик присоединились к Дэйву и Уолли, которые стояли у Ласточки и отвечали на вопросы, градом сыпавшие со всех сторон. Гарри удивился, когда увидел, что ребята улыбались гоблинам счастливыми улыбками и вовсе не собирались на них жаловаться.
– Они все понимают! Во как! – воскликнул Уолли. – Все им интересно знать! За ними глаз да глаз нужен, но они все схватывают еще до того, как им объяснишь, представляешь?
И Гарри изумлялся. Ему нравились эти мелкие шкодники – любому работодателю понравятся трудолюбивые работники, – но откуда у гоблинов понимание парового двигателя? Должно быть, что-то у них в крови. Их скукоженные миниатюрные физиономии перекашивались от улыбки при виде чего-то железного и сложного. Примета времени, подумал Гарри, и, похоже, это было время гоблинов.
Дик помолчал с минуту, как будто разогреваясь для следующей мысли, а потом сказал, очень осторожно:
– Можно подумать, они рождены для этого!
– Не скажу, что это меня удивляет, Дик, – заметил Гарри. – Семафорщики говорят то же самое. Кажется невероятным, но гоблины на лету схватывают устройства механизмов, так что смотри в оба: они любят разбирать все на детальки, просто чтобы посмотреть, как это устроено. Зато когда поймут, сразу соберут обратно. Никакого злого умысла, просто им нравится во всем быть впереди, и знаешь, иногда они даже делают лучше, чем было. Ума не приложу, чем это объяснить. Но на твоем месте я бы уложил кого-то на ночь под Железной Ласточкой, чтобы гоблины не распускали руки.
На следующее утро Мокрица вежливо разбудил Кроссли, который до сих пор не усвоил глубины отношений своего хозяина со сном. Мокриц не преминул напомнить ему об этом, переворачиваясь на другой бок. Он сказал:
– Брмл брмл грррм брмл мммн брмл вон!
Дворецкому пришлось повторить процедуру тремя минутами позже и получить тот же ответ, только на сей раз последнее слово было интонационно выделено и повторено трижды со все возрастающей громкостью.
Затем – если быть точным, ровно пятнадцать минут спустя – Мокрица фон Липвига вырвали из объятий Морфея отнюдь не деликатным тычком меча, принадлежащего стражнику из анк-морпоркской дворцовой стражи (подвид человека, который Мокриц и без того не слишком жаловал за их флегматичность и тупость). Да, то же можно было сказать и о половине Городской Стражи, но их тупость, по мнению Мокрица, в общем и целом была изобретательной и даже комичной, так что с ними проводить время было куда занимательнее. С ними можно было заговорить и быстро сбить с толку, тогда как дворцовая стража… Эти только и умели, что тыкать мечами, причем с большим знанием дела. Мокриц принял взвешенное решение не доставлять им лишних хлопот, а потому, будучи прекрасно знакомым с процессом, угрюмо оделся и отправился с ними во дворец, где, по всей видимости, его ждала аудиенция с лордом Витинари.
Патриций, вопреки обыкновению, не был занят бумагами, но изучал что-то на большом полированном столе, который занимал половину Продолговатого кабинета. Он во что-то играл. Казалось бредом, но нельзя было отрицать: Витинари внимательно следил за детской игрушкой, миниатюрной тележкой или вагончиком, на миниатюрной железной дороге. Игрушка, дребезжа, безостановочно нарезала круги с неясной на первый взгляд целью. Мокриц громко откашлялся, и патриций выпрямился.
– А, господин фон Липвиг. Как любезно с твоей стороны почтить нас своим присутствием…
