– И встретил Викентия Саввича?
– Ну не совсем сразу, ну да…
– И он предложил работу в полиции?
– Ну не совсем так, говорю ж! – Кольщик впервые продемонстрировал легкое раздражение.
– А как?
– Осведом он меня сделал…
– То есть запустил обратно в банду, но чтобы ты работал уже на полицию?
– А вот об этом знать тебе уже не должно, – почти ласково заключил хозяин дома, дополнительно укутал попаданца теплым одеялом и вышел из комнаты.
3
Зализав раны, Георгий захотел снова увидеться с Двуреченским. Но тот, кто бы сейчас ни сидел в его теле, вернулся к своей излюбленной практике – пропадать, недоговаривать, появляться только там и тогда, когда и где сам того пожелает.
Что оставалось делать? Одним из незакрытых гештальтов[10] был клад старообрядческой общины, частью которого Жора не по доброте душевной, но по необходимости едва не поделился с Лодыгой. Нужно было проверить, на месте ли деньги?!
Георгий сел на трамвай и отправился на юго-восток тогдашней второй российской столицы, в район Рогожского старообрядческого кладбища, или в просторечии – Рогожки.
Дежавю? Отнюдь. Мы действительно уже были там вместе с Ратмановым и прежним Двуреченским. Чиновник по поручениям при главе московского сыска оказался тогда еще и ушлым дельцом. Вот примерно такой разговор состоялся у них незадолго до возвращения Юры Бурлака в будущее и повторного пришествия в тело Ратманова в прошлом…
– Про Николая Александровича Бугрова слышал?
– Ну вроде читал что-то… у Горького.
– Ну так вот. Бугров умер в прошлом году. Детей у него не было, и состояние по завещанию отошло сестрам, Еннафе и Зиновее. Главное богатство составляли паи Товарищества паровых мельниц Бугрова. А еще имелись доходные дома, вклады в банках, фамильные леса. Ну и конечно, закрытая часть, не попадающая ни в какие списки Forbes… Николай Александрович до самой смерти был главой старообрядцев-кержаков беглопоповского согласия. И в секретной части завещания отдал свою тайную кассу на Рогожу, одноверцам… В казне три миллиона рублей. А я хочу их украсть и присвоить. Помоги мне – и получишь свою долю!
Пока Георгий приходил в себя, не веря, что слышит все это от одного из самых высокопоставленных полицейских чинов Москвы, Двуреченский продолжил:
– Слушай дальше! Я все продумал. Деньги секретные, официально их не существует. Если мы их сопрем, староверы даже в полицию не смогут обратиться. Сообразил? Налоги с них не уплачены, дарение через нотариуса не оформлено…
– А если все-таки обратятся?
– Если придут к Кошко, то Аркадий Францевич дознание, скорее всего, поручит мне. Рогожская часть входит в мой участок. И я стану ловить самого себя! Понятно, с каким результатом.
Также Двуреченский рассказывал, что половина этого «схрона» состоит из доходных бумаг, акций и облигаций на предъявителя. Все это чиновник собирался как можно быстрее обернуть в «более ликвидные активы», как он говорил. Вторую же половину составляли банковские билеты. Их также предстояло «переформатировать» в золото.
Но имелся и остаток примерно в двести тысяч, который тогда лежал на цокольном этаже крупнейшего храма старообрадцев – Покровского собора, или собора Покрова Пресвятой Богородицы на Рогожском кладбище. Уже эта часть была в золотых червонцах, разложенных поровну на девять мешков. А 200 тысяч золотом – это 172 килограмма металла…
– Сто семьдесят два кило золотишка… На какую сумму это потянет в две тысячи двадцать третьем году? – спросил Георгий тогда.
