При слове «гость» Глеб уставился на сестру, словно не верил услышанному.
– Я и не гость здесь, Маша, – заметил он, но та словно пропустила всё мимо ушей.
– А что же случилось, вы с Катей расстались?
– Типа того.
– А почему? – Маша уставилась на зевающего брата. – Не держи в себе, я же твоя сестра!
Глеб ощутил знакомое чувство раздражения. Начался классический допрос. Почему присутствия его сестры хватало на пару минут, прежде чем оно начинало ему досаждать? Он мотнул головой, отбрасывая эту мысль – ведь он знал, что о родных нельзя думать плохо. Вместо этого он попытался сосредоточиться на глазах Маши – зелёных, как ни у кого больше из близких родственников. Когда-то она была красивой и даже сейчас могла бы быть такой, если бы не вечное выражение её лица – хронически недовольное, такое, словно лицо было вылеплено из нагретого пластелина и медленно стекало вниз: заметные морщинки во внешних уголках глаз, щёки, мешки под глазами, чувственные когда-то губы – всё словно стремилось оттянуться под воздействием гравитации. Только лишь густые каштановые волосы по-прежнему держали форму и, даже завязанные в узел, стремились куда-то вверх. Словно прочитав его мысли, Маша неожиданно сказала, присев к нему на кровать:
– Мне всего сорок пять, а я чувствую, что меня уже все избегают – даже ты не хочешь со мной делиться.
– Маша, я всегда с тобой делился всем, что у меня было, – возразил Глеб. – Честно говоря, – он посмотрел на неё исподлобья, – тебе всегда доставалось даже больше. Ты и отнимать не брезговала.
Она махнула рукой и совсем по-девичьи надула губы, отчего стала выглядеть нелепо.
– Да я не об этом. Я о том, что ты со мной не разговариваешь, не рассказываешь о личном.
– Ну извини, такой уж я человек, – отрезал Глеб. Он терпеть не мог все эти пытки сестры, всё-то ей надо было знать. Всё, кроме того, что знать ей действительно следовало бы. Оттого и подруг у неё не осталось – даже им приелась пустая болтовня и сплетни, особенно о них самих.
Глеб встал с кровати, залез в шкаф и достал оттуда мятые домашние штаны.
– О, в самый раз, – сказал он, надевая их.
– Конечно, в самый раз, – язвительно отреагировала Маша. – Ты же не толстеешь. Ты что, ничего не ешь? Тебя не кормят в твоей пиццерии?
– Сестрёнка, ты в свои сорок пять всё ещё думаешь, что все, кто ест, толстеют? – Глеб поставил ладони на пол, вытянулся и начал уверенно отжиматься, продолжая разговаривать. – Нет… едят… все… а толстеют… некоторые.
Маша поджала губы и встала с кровати.
– Пойду поставлю чай. Скажу Максиму, что ты приехал, куда ж деваться. Ему всё равно придётся об этом узнать.
И она вышла.
Сделав комплекс своих стандатных упражнений, Глеб только успел надеть футболку, как в дверь коротко постучали и тут же показалась узкая, словно приплюснутая голова Максима. Он и так был похож на инопланетянина из фильмов, а сейчас так выпучил глаза, что сходство стало даже комичным.
– Привет, Макс, – отозвался Глеб, и тот в майке-алкоголичке и растянутых зеленых тренировочных штанах заскочил в комнату, едва не припрыгивая, и протянул Глебу худую руку.
– Я так рад, так рад, что ты приехал! – заверещал он. Глеб подал руку, и тот судорожно её затряс.
– Не думал, что ты так рад будешь меня видеть, – Глеб неловко улыбнулся. Он, конечно, знал, что слова сестры про то, что Максим не хочет его видеть – ерунда, ведь она любила приписывать другим людям качества, которых в них нет, но не предполагал, что настолько. Максим словно всю жизнь его ждал и вёл себя как пёс, к которому вернулся оставивший его на долгое время хозяин.
