Для Филя беседовать с отцом Николаем было зачастую как беседовать с Прением: раз-два – и всё разложено по полочкам. Вот если бы ещё монах пореже вставал за проповедническую кафедру…
– Предлагаете морозить зад на улице, ожидая полуночи? – спросил он. – Таверна-то скоро закрывается!
В полутёмном помещении остались только они, разве что служка продолжал отираться поблизости. На его лице было написано нетерпение, но он не смел торопить путников, одетых чисто и добротно.
Отец Николай поднялся, и Филь рассчитался со служкой. Жадина монах не утруждался платить за себя. Однако без него Филь тратился бы на постой, и поэтому он не возмущался.
Они вышли в тёмный переулок в двух шагах от площади, на которой красовалась базилика Феличе и Фортунато, освещенная множеством масляных фонарей. Было свежо, но не промозгло. На брусчатке играли отблески света от фонарей базилики, зажжённых также внутри массивного здания.
– Пойдём посидим там в келарне, – сказал отец Николай, беря Филя под руку. – Участвующие в службе сейчас одеваются, одному келарю нечего делать. Только ни слова…
– Знаю, знаю, – перебил его Филь, – они не доминиканцы, поэтому молчок о наших делах, чтобы вся слава досталась вашему ордену.
Монах потрепал его по плечу. У парадного входа в базилику им преградили дорогу два стражника с алебардами, но отец Николай показал свой перстень, сказал, что является терциарием Ордена доминиканцев, и их пропустили.
Украшавшие церковь монахи уставились было на незнакомых путников в светском платье, осеняющих себя на пороге крестным знамением, но, услышав: «Ordo fratrum praedicatorum, мы странствующие проповедники, нас ночь застала в пути…», – поприветствовали вошедших подобающим образом и вернулись к своим делам.
Оставив Филя в пустой келарне, отец Николай пошёл представиться настоятелю. Ходил он долго, и юноша успел задремать. Проснувшись, Филь обнаружил доминиканца в обществе лысого, как колено, келаря. Два брата вели благочестивые разговоры.
Колокольный перезвон прервал их беседу. Отец Николай сразу засобирался и взглядом поторопил Филя.
– Дорогой брат, я не хочу пропустить начало службы!
Попрощавшись с келарем, они вышли в храм и встали с правой стороны, под хорами, откуда было удобно наблюдать за празднично одетым входящим людом. Филь оценил задумку монаха явиться сюда в неброской светской одежде: чужие взгляды скользили по ним, не замечая.
Потупясь, охотники замерли в тени, словно стесняясь занять места на лавках в таком привилегированном обществе и одновременно желая стоять ближе к алтарю. Будь отец Николай одет в орденское облачение хабит, кто-нибудь непременно захотел бы уступить ему сидячее место.
Первые ряды в быстро заполняющемся храме занимали расфуфыренные господа. Вонь от этих сеньоров и сеньор стояла невообразимая – у Филя даже заслезились глаза. Он знал, что его соотечественники редко моются зимой, в отличие от жителей стран Северной Европы, где, казалось, никто никогда вообще не мылся, но это было уже чересчур.
У одной красавицы в кружевах, перьях и белоснежных перчатках темнела грязь за ушами. Над ней висело облако духов, способных одурманить демона. У её не менее важного спутника руки были в зловещих пятнах.
Филь твёрдо решил уносить отсюда ноги, едва они схватят или прикончат Валафара. Его тошнило от всего этого, включая остановки в аббатствах, где было ещё хуже: монахи считали любое открытое окно за преступление, будто снаружи их ждал не чистый воздух, а смертельный яд. Но побег из Старого Света требовал путешествия в Сугдею. Оставалось ждать весны и с оживлением навигации наняться на попутный корабль. А пока Филь решил, едва они разделаются с нергалом, навестить родной дом в Неаполе.
