– Нет, спасибо, я на своей.
В следующую секунду в ответ на нажатие кнопки брелка ей радостно подмигнула габаритными огнями элегантная и не менее новая «БМВ». Сева разочарованно вздохнул и поплёлся к своей машине.
Борис Всеволодович Ярцев сидел за своим огромным антикварным письменным столом, который не без намёка называл министерским, и читал книгу. В кабинет, постучавшись, вошёл сын.
– Привет, пап, как ты?
Борис Всеволодович поднялся из неудобного, но зато подходящего по стилю к столу, и тоже антикварного, кресла и протянул руку сыну. К пятидесяти годам он слегка погрузнел. Но мягкие фланелевые брюки и домашняя кофта сглаживали образ важного чиновника.
– Да у меня то всё нормально. А вот у тебя, сын, явно что-то стряслось, если среди рабочего дня ты звонишь мне и просишь, даже настаиваешь на встрече. Что случилось?
Сева положил свой кожаный портфель с документами на край отцовского стола и присел в кресло напротив. Их разделял стол, словно сын не к отцу пришёл за советом и помощью, а проситель к важному чиновнику. Но для Бориса Всеволодовича такое положение вещей было привычным и даже настраивало на деловой лад.
Всеволод вспомнил, как всё беззаботное детство и отвязную юность даже не задумывался, на какие деньги скромный чиновник от медицины содержит жену-домохозяйку и единственного сына, балуя обоих, немедленно удовлетворяя каждую их прихоть и желание. Жили они в просторной, дорого обставленной квартире. Сева учился в лучшей гимназии с углублённым изучением английского языка, дополнительно занимался с кучей репетиторов. Они ежегодно ездили всей семьёй на заграничные и далеко не самые дешёвые курорты. Сын буквально купался в отцовской щедрости и относился к этому, как к само собой разумеющемуся, пока на втором курсе института не попал в неприятную ситуацию…
Они с ребятами и девчатами тусили в популярном ночном клубе. К выпивке и танцам, как было уже не раз, прилагались загадочные таблетки вполне традиционного вида, но вызывающие в организме такие необычные ощущения, что отказаться от развлечения было трудно. Сева и не отказывался. Вместе со всеми он ловил кайф, когда на ночной клуб обрушилась полицейская облава в стиле «маски-шоу». Всех уложили на пол, руки за голову, и грубо, бесцеремонно обыскали. К счастью, в карманах развлекающегося студента дури не было, она была внутри, заставляя воспринимать происходящее, как весёлую шутку, развлекуху. Сева глупо улыбался и пытался дерзить серьёзным людям в полицейской форме. За что и поплатился позорным пребыванием в «обезьяннике» в течение нескольких часов, пока не прибыл отец с адвокатом.
То, что сказал ему отец в тот день, так поразило сына, потрясло его до глубины души, что он впервые задумался о своей жизни и её смысле. Борис Всеволодович сдавленным от сдерживаемых эмоций голосом произнёс: «Щенок, привык жить на всём готовом, что совсем нюх потерял, с наркотиками решил связаться? Ещё раз узнаю, что ты общаешься с этой голытьбой и балуешься дурью, выгоню из дома без копейки в кармане! Попробуй жить самостоятельно, а не прячась за папину спину».
Слова отца так глубоко задели гордость и чувство собственного достоинства в душе сына, что он сначала обиделся. Всеволод с раннего детства знал, что он лучший, самый умный, самый талантливый, самый красивый. А раз он лучший, то и достоин лучшего в этой жизни. Человек, которому он доверял, которого любил и уважал, обозвал его щенком, унизил! Но оскорблённому мальчишке хватило ума посмотреть на себя в этой ситуации со стороны. И выходило, что отец был прав: он ещё ничего в этой жизни не сделал самостоятельно, ничего не достиг сам, без помощи старших. Захотелось непременно доказать отцу, что он не щенок, не безмозглый дурачок, подверженный стадному инстинкту, а вполне взрослый и самостоятельный мужчина.
