Подноготная СМЕРШа. Откровения фронтового контрразведчика - страница 13

К вечеру оба шпиона были допрошены порознь. Из их показаний было установлено, что оба, не выдержав лагерного режима, добровольно записались к вербовщику (с его слов, на «трудную» работу) и были вывезены из лагеря. Потом десять дней их обучали сбору военных сведений, пообещали после выполнения задания по три тысячи оккупационных марок, новое обмундирование и казенное питание. После этого они подписали листок, где указывалось: в случае невыполнения задания и перехода на сторону большевистского режима они будут при задержании расстреляны. С этим они легко согласились, и, еще находясь на передовой у немцев, перед переходом фронта договорились между собой, что, как только перейдут фронт, так сразу сдадутся властям и все расскажут. Два дня Сазонов провел в допросах. Арестованные как на духу поведали обо всем, что творилось в Мячковском лагере на территории соседней области и подробно рассказали о своем вынужденном предательстве, о заданиях, какие они получали, сообщили все известные им фамилии немцев, обучавших их нехитрому ремеслу сбора информации в прифронтовой зоне и еще много других сведений по этому абверовскому хозяйству, где, как блины, пекли агентов из наших военнопленных, бросая их десятками через фронт.

Дмитрий Васильевич за несколько дней свыкся с ними, и будучи человеком от природы доброжелательным, он сочувствовал им, жалея их. Он понимал, что те были шпионами только по форме: оба оттуда, от немцев, оба добровольно записались на службу, учились шпионить и ели вражеский хлеб. Но, по существу, какими, к черту, они были шпионами, если сразу договорились сдаться и надеялись, что их помилуют, если они во всем повинятся. Оба плакали, вспоминая, сколько лиха они там хватили, у немцев, просили дать оружие и послать на передовую. Будь его воля, он бы так и сделал!

Их расстреляли через день и, как рассказал ему командир комендантской роты, старший лейтенант Жулько, обычно приводивший приговор в исполнение, перед расстрелом вели себя тихо и покорно, и только тот длинноносый, постарше возрастом, утешал своего напарника: «Не скули, видишь, какие они, все одним миром мазаны: что фашисты, что коммунисты – никакой жалости к простому человеку – шлепнуть и точка». Так и закончилась незадачливая жизнь двух простых, малограмотных парней в тот серый осенний день.

«Ты понимаешь, товарищ Сазонов, – говорил с возмущением Жулько, – вот ведь вражина какая, сравнил нас с фашистами, да за это я его бы еще раз расстрелял!» Еще в прошлые времена Сазонов питал неприязнь к Жулько после полученного от осведомителя донесения из его роты. Однажды за выпивкой главный исполнитель приговоров трибунала пожаловался, что вот другим дают награды, а он выполняет нелегкую работу, воюет с самого начала войны и уже одних смертных приговоров исполнил за это время больше сотни – и причем ни одного побега! И сейчас, глядя на сидящего впереди него Жулько с черным лоснящимся затылком и вислыми широкими плечами, Дмитрий Васильевич подумал: «От такого не вырвешься» – и мысленно представил себе всех, кого расстрелял Жулько; перед ним стояла рота полного состава своих – старых и молодых, и русских, и татар, и азербайджанцев, и украинцев и многих других, кто попал в жернова войны, струсил в наступлении, дезертировал из части от отчаяния и страха, неумело стреляя в себя, рубя пальцы и делая многое другое, чтобы избежать фронта и вернуться домой. Но не тут-то было – трибунал дивизии работал, как хорошо отлаженный пулемет: сыпал очередями беспощадных приговоров, с простым, но надежным, как затвор мосинской винтовки образца 1896/31 гг., следствием, без всякой обязательной по закону защиты и состязательности в судебном разбирательстве, и, подобно гвоздям в гроб «Приговор окончательный и обжалованию не подлежит!..» – было венцом скорого суда над одиноким, беспомощным, потерявшим веру в себя человеком! А потом их всех, трясущихся от неизвестности и страха или отупевших от случившегося, солдаты из комендантской роты, связав им руки проволокой, вели на расстрел, а Жулько, еще не награжденный за свою «работу», уже кричал вслед мертвым от страха жертвам: «По изменникам Родины… пли!»