о силе духа, не ставьте вопрос
о выдержке, не лишайте горя,
не отнимайте слез.
Что мы с ней одно – это не то, это отдельно.
Капельница дозу яда цедит прицельно,
но не в яблочко. Яблочко – я и она. Вещество
боли пронизывает ее. Одну.
И меня. Одного.
Ну.
А ты?
Первых двадцать твоих, а моих – срединных,
лет, и последних десять твоих и моих,
как на связанных плотиках, как на льдинах
смерзшихся, как в окопчике на двоих,
прожиты вместе нами.
Ну и что, что к маме
лез ты охотней, льнул нежней, наклонялся свободней,
в сто раз, в тысячу больше любил? И ко мне,
в сто раз в тысячу реже, слабей, неохотней,
но наклонялся ведь, льнул, тянулся.
А? Любил и меня ведь!
И, оставляя, ведь не хотел оставить!
А?
Помнишь пожар ночью в деревне?
Беготню с крыльца до колодца, от колодца к крыльцу?
Впервые, быть может, ставшие ро вней
кто отец сыну не знали мы – кто сын отцу.
Вот что мне снится. Не когда сплю – зато наяву часто:
дым как разбойный табор теней и колошенье трав
гигантских. Пламени лепестки. Пенопласта
чернь тлеющего. Наш с тобой темп, механизм, сплав.
Твой и мой голоса рвали друг дружку, перебивали.
Глаза встречались. Смешивались дыханья.
И набегание крови подкожной на клапан сердца
из твоей комнатушки долей градуса теплового
переплывало в мою.
Где он, этот пожар, сейчас? Был ли он?
Некому подтвердить, ключевой свидетель
убран. Был, но вроде троянских битв? Петель
призрачных бега Гектора и Ахилла? Вроде тлена из ям
археологов, мерзких вуайеристов? А и сам Илион
был ли? Был ли Гектор, по которому выл Приам.
Ничего неожиданного. Просто чтобы
так не болело, надо не так сближаться,
надо быть холодней, трезвей, держаться
на расстоянье большем, не то протаранишь, пройдешь
насквозь, угробишь любовью, потом терзайся,
плачь, накладывай на себя руки. Тем более, что пусты
отныне они. Груз пустоты
их обрывает. Как легок был ты,
недельный в корзинке, в коляске трехмесячный,
четырехлетний
в лесу на тропинке! Легок, как птенчик в гнезде.
Мгла, мгла, мгла, и в ней лишь затем просветы,
чтобы уверить, что нет тебя, неизвестно где
ты,
и как будильник с кукушкой всхлипывать ниг-де! ниг-де!
Это не смерть. Смерть – это терять контроль,
это терять сознанье, лицо и имя.
А наблюдать ее – это терпимо.
Наблюдать ее – только боль.
Мгла, в ней как ракеты – букеты.
Так наконец,
в конце-то концов,
в конце-то концов
где ты?
окт. 2013
