– Что они совсем идиоты что ли?
– Не совсем конечно, но в какой-то степени, безусловно.
– Я могу слетать на челноке на Зиму для разведки.
– Уставом запрещено оставаться на станции одному человеку.
– Родион Анатолич, неужели вы не чувствуете как уходят годы, бессмысленно и безнадёжно, как мы стареем?
– Ну, тебе то рано ещё о старости волноваться. Сколько тебе сейчас лет?
– Двадцать шесть земных.
– Теперь прибавь к ним шестнадцать или восемнадцать.
– О, Господи, тогда мне будет сорок четыре или сорок шесть лет.
– Теперь понял, наконец, что овчинка не стоит выделки?
– Родион Анатолич, а может быть, на Зиме ещё остались женщины?
– Даже, если остались, ты хоть представляешь себе, какие это женщины? Михаил, прекращай заниматься глупостями. Возьми себя в руки, в конце концов.
– Я не перестаю удивляться вашей выдержке, как вы можете всё это спокойно переносить?
– Главное, Миша, твёрдо и чётко держаться буквы устава, и тогда никакая выдержка не понадобится. И потом у меня на Земле остались жена и трое детей.
Платонов становился менее общительным. Не потому что он стал хуже относиться к Иваницкому, он просто понял, что они слишком разные, поэтому им очень трудно было найти общий язык. Платонов откровенно хандрил, а неунывающий Иваницкий пытался подбадривать его душевными беседами, шутками, которые Платонов не понимал. Потом через некоторое время Иваницкому показалось, что лейтенант несколько оживился, очевидно, было, что в душе его произошли какие-то изменения, но с чем это было связано, Иваницкий не мог разгадать, потому что Платонов по-прежнему оставался скрытным и неразговорчивым.
Иваницкий отпил немного сока, после чего поставил бокал на стол.
– Миш, извини за нескромный вопрос, у тебя на Земле был хоть какой-то интимный опыт.
– Конечно. Да забыл я давно уже о той дурацкой затее, честное слово.
– Хорошо, если так.
– Родион Анатолич, зачем вы изучаете боевые искусства?
– На всякий случай, мало ли что в жизни может случиться.
– Вы, полагаете, что в наших жизнях ещё что-то может случиться?
– Уверен в этом.
– Вы – отчаянный оптимист, капитан.
– Разве это плохо?
– У тебя всё время задумчивый вид. О чём, ты, думаешь?
– Никак не могу понять: зачем «Архангельск» летит сюда? Или летел?
– Мало ли. Может быть с разведывательными целями.
– Значит – это всё же военные?
– Можно только предполагать.
– Что же с ним произошло? Куда он мог подеваться?
В гостиной, в одну из стен были встроены динамики экстренной связи, из которых неожиданно прозвучал незнакомый хриплый голос:
– «Радуга» как слышишь меня? Вызывает «Архангельск». Требуется стыковка. «Радуга» отзовись.
– Они всё-таки долетели! – обрадовавшийся Платонов вскочил с дивана и начал прыгать, размахивая руками.
– Я бегу переодеваться, – сказал Иваницкий, вставая из-за стола.
– А я побежал в аппаратную, – сказал Платонов.
– «Радуга» отзовись. Есть, кто живой на «Радуге»? – доносилось из динамиков экстренной связи.
Платонов выбежал из гостиной, пробежал по корридору, бегом спустился по лестничному пролёту вниз. Напротив лестницы была стеклянная дверь, через которую Платонов вбежал в аппаратную, и увидел над собой космический корабль каплевидной формы с белым корпусом, на котором сбоку красными буквами было написано «АРХАНГЕЛЬСК», а перед этой надписью был нарисован трёхцветный российский флаг. Платонов подошёл к пульту управления, к аппарату связи, нажал на мигающую красную кнопку, обозначавшую канал, через который «Архангельск» вышел на связь; взял в руки микрофон и сказал в него:
