Злость снова поднимается в груди, но на мои слова мужчина реагирует совершенно неожиданным образом.
Прижимает к стене и выдает:
- Наверное, неприятно хотеть такого отвратительного, как я, да, Сонь?
Я жутко теряюсь, даже не знаю, от чего больше. На меня обрушивается лавина под названием «Антон Жуков». Я чувствую свежий цитрусовый аромат геля для душа и одновременно терпкий запах лосьона после бритья. А еще уникальный запах тела. И все это смешивается, дразня ноздри, заставляя вдыхать его все больше и больше. Взгляд непроизвольно касается кончиков волос, с которых падают капли на широкие загорелые плечи.
Я поднимаю глаза вверх, чтобы не скользить взглядом по идеальному торсу с ровными кубиками мышц, но и там нет спасения, потому что на меня смотрят зеленые глаза, обрамленные густыми пушистыми ресницами.
Я не знаю, что творится со мной сейчас, потому что снова, как утром, чувствую себя абсолютно беспомощной. Руки повисают плетьми, ноги начинают дрожать, а все тело наполняется странной тяжестью, какой-то тягучей и приятной.
В голову приходит совершенно безумная мысль: он меня сейчас поцелует. И не знаю, в чем больше безумия: в том, что это может произойти, или в том, что я этого хочу?
В висках стучит, я пытаюсь хвататься за мысли, которые вмиг разбежались в самые дальние уголки мозга. Нужно что-то такое простое, обыденное, что выдернет меня из плена этих глаз и губ.
Но мы справляемся без него. Точнее, справляется Антон Дмитриевич, потому что в следующее мгновенье он отходит от меня, насмешливо говоря:
- Что и требовалось доказать.
Я вспыхиваю, как факел, мне кажется, стыд и румянец расползаются по всему моему телу, изнутри и снаружи.
- А твой парень знает, как ты тут без него развлекаешься? Или у вас свободные отношения?
- Да как вы смеете? - отвечаю я, наконец, отмерев.
Может сколько угодно оскорблять меня, но не надо трогать моих близких.
- Значит, не знает, - хмыкает Антон Дмитриевич. - А ты как планировала: выслать ему письмо с трогательным «Прости, мы друг другу не подходим»? Ну когда склеишь какого-нибудь мажора.
Я сжимаю кулаки, которые так и чешутся. Настолько злюсь, что готова на самом деле ударить его. Зарядить прямо в идеальный пресс этого хама, а потом коленом в его идеальный...
Я краснею от собственных мыслей. Боже, я даже не знала, что можно так часто краснеть.
- Идите вы, знаете куда... - выпаливаю и, гордо развернувшись, хочу уйти в комнату.
Но Антон Дмитриевич снова хватает меня за руку. Дергает так, что я, развернувшись, почти на него падаю. На мгновенье его рука оказывается у меня на талии, обжигая, и я снова дергаюсь.
А мужчина говорит:
- Вот что, Соня, можешь сколько угодно верить в сказку про то, как замарашка вроде тебя приехала в Москву и вышла замуж за прекрасного олигарха. Только меня и дочь мою не впутывай в свои грязные игры.
- Можно подумать, вы у нас мерило нравственности, - не выдерживаю, выдергивая руку. - Спите со всеми подряд, не проявляя никакого уважения. А о дочери за восемнадцать лет ни разу не вспомнили. Уж поверьте, от меня она получила гораздо больше хорошего, чем от вас.
Не знаю, может, мой тон, а может сами слова так влияют, но все, что я получаю в ответ, тяжелый взгляд исподлобья. И считаю за лучшее ретироваться.
В комнате первым делом гашу свет и пишу Женьке, что ее отец дома. На удивление, она сразу перезванивает. Слышу на заднем фоне музыку и чьи-то громкие голоса. Видимо, подруга в клубе.
