– Я ничего и не кому не писал, тем более доносы.
– Не писал? – Может и не писал, а вот слухи о том, что наш командарм трус и предатель распространял, – взъярился полковник. – Что скажешь, не было такого? – Читаю.
По мере прочтения доноса оба провинившихся офицера мрачнели все больше и больше. Уже оба стояли опустив головы, боясь встретиться взглядами со своим комбригом. Толбухин смотрел на своих офицеров тяжелым, пронзительным взглядом, казалось он уже вынес свой приговор.
– Кого вы надеялись обмануть? – Меня служившего с командармом Кропоткиным, когда тот еще командовал только танковой бригадой и изучившим его вдоль и поперек? – Или своего комбрига, который был рядом с ним с начала войны и твердо знает, что генерал – лейтенант Кропоткин никогда не был трусом, а уж тем более предателем. – И тут появляетесь вы, встретившись с командармом в первый раз, один разобиделся, что тот у него девку увел, другой решил, что военная хитрость примененная генералом, не достойна быть использованной при встречи в несколько раз превосходящим в численности врагом. – А значит, применять её могут только трусы и предатели. – Так по вашему товарищ старший – лейтенант? – обратился Капралов к Булыгину.
Тот в ответ лишь только ниже опустил голову.
– Вы, что не видели, как воюет генерал Кропоткин? – Он в тот день первым на ваших глазах подбил немецкий танк, повел в атаку свой небольшой отряд. – Да! – Приказал нацепить на свой танк флаг врага, но только для того, чтобы подобраться к нему поближе. – Это понял даже простой наводчик, бывший в экипаже у командарма, но не поняли вы офицер, командир взвода. – Нет ничего постыдного, в том чтобы победить врага применив хитрость, тем более, что враг не гнушается не чем.
– Вы товарищ старший – лейтенант всего несколько дней на фронте и не знаете, к чему только не прибегают фашисты, лишь бы победить нас. – Вы не видели, как немцы идя в атаку, гонят перед собой военнопленных, для того чтобы наши бойцы не открывали по ним огонь. – Вы не видели, как фашисты загоняют на минное поле женщин и детей и таким образом разминируют его. – А нам с таким приходилось встречаться.
Капралов на минуту замолчал, чтобы перевести дух и бросил коротко.
– И что же нам теперь с вами делать?
Тут вмешался молчавший до этого Толбухин.
– В моей бригаде таким деятелям не место, – сказал как отрезал комбриг, бросив на офицеров взгляд полный брезгливости и тут же добавил, – да и во всем корпусе рядом с ними никто не захочет служить.
– А кто сказал, что я их здесь оставляю? – Они что думают, приехал злой дядя пожурил и все. – Тут на лицо настоящее предательство, проба очернить и даже убрать командующего армии и когда во время наступления. – Кто как не враги способны на это. – И так ясно, что ареста и возможно трибунала им не избежать, только вот надо выяснить, сами они додумались написать донос на командарма или подсказал кто.
Внезапно заговорил, молчавший и сгорающий от стыда старший лейтенант Булыгин.
– Писать на командарма, какой – то там донос у меня и мысли не было. – Да признаюсь, высказался в присутствии нескольких офицеров батальона, что не одобряю решения командарма нацепить на танк фашисткий флаг, даже если это нужно для того, чтобы обмануть врага. – Но не о какой трусости командарма и его желании сдаться, я не говорил.
Булыгин со злостью глянул на капитана Мазурова.
