Слишком подвластна вычурам звёзд».
Где оно, счастье? В каком государстве,
В княжестве или станице какой…
В чём оно, сладкое, – в барстве? в бунтарстве? —
С памятью выжженной да воровской
Прадед истаял теснимый тоской.
Дед не нажил ни сохи, ни толкуши —
Лишь старобылки да байки в углу.
Так что, исклёван жар-птицами в душу,
Батя невесту привёл из вогул.
С битвой, с погонею дочь Куучая
Выкрал бийкему аж с Конды-реки.
Днями Аима упорно молчала,
В полночь чуть слышно под бубен пурги,
Голосом робким себе напевала.
Пела Аима о братьях-медведях,
О шестиноге-лосе средь планет…
Куклу слепую согрев на коленях,
Пела жежёнка в четырнадцать лет.
А через год те же самые песни
Русскому сыну баюнила мать:
«Тётушка-солнце кочует вдоль бездны…
Утром встречать, да росой угощать…
Всем же пока засыпать. Засыпать»…
Где падёт доля туме-полукровке?
Мать из кочевий, бродяга отец…
Спуда нет в доме по силе-сноровке —
Первый в походах пластун и гребец!
Вешний восторг ледяные заторы
Брал наводненьем, взметая лузгу, —
Бегали юркой ватажкой за горы,
В тайны Югры, в ведовскую тайгу
Чудо влекло под цветную дугу.
Родина… Радость. Захлёбная сила,
Что возносила стрижом в облака,
За погорелье малиной манила,
Август ловила на нить паука…
Отроки полднем острожили щучек.
Листьев шершавный последок кружил.
Капли шиповника между колючек.
В черни узорочнья водрослей-жил
Глыбой зелёной налим-старожил…
«…Издалеча-далёва, из-за гор-гребней, по-нда чисту полюшку
Пролегала поршёная дороженька, таборами-обозами торная.
Что никто по той дороженьке дондеже не прохаживался,
Никто следочку живого по широкой поныне не прокладывал.
Только шли-прошли казаки с моря синего, со лихою своею добычею…»
Как уманили, на чём подвертели,
Сказкой-арканом какой увели
Вольные люди казацкой артели
Яицкой дикой и гордой земли?..
Сабля, шишак, епанча и топорик,
Ладанка Божья, чеснок-чертогон —
Ладный сердюк встал – и ловок, и боек,
Учится сходу и держит закон.
Братство такими растёт испокон.
«…Не былиночка-то в диком поле одинокая шатается —
Молодец казаченька во поле том гуляет-потешается,
В одной тоненькой на плечах холстяной рубашечке.
У рубашечки той рукавчики-то наверх подзасучены,
Алой кровью бусурманской позабрызганы…»
Струги под парусом, струги на греблях —
Волга до Каспия, Дон в Аузак —
Лёгким проходом по степям и в дебрях —
К персам и в Крым по кровавый ясак.
Лето за летом – жестокие сшибки,
Год через год – чья-то гибель иль плен.
Кабы был алчен, да жлобен не шибко,
Пивом-вином и гульбой не растлен.
Лета да годы – война без измен.
«…По степи, степи, по Яик-реке, возмогался добрый молодец,
Он друзьям казакам так наказывал: «Вы, друзья мои, все товарищи,
Старопрежние, вы, приятели! Понесет вас Бог на Святую Русь,
На Святую Русь, в нашу сторону – отнесите отцу с моей матерью
Разнизкой мой поклон до сырой земли»…»
Сходит ухарство, вступает смущенье.
В каждой могиле товарища мга…
Разве на то было благословенье —
С дома бежать догонять облака?
Виданы страны и слыханы песни
Разных языков и многих родов.
Степи и горы, сады, чернолесье —
Судеб без счёта, без чести следов…
Что же в мошне пролетевших годов?..
«…Как на Волге, на реке, да на Камышинке казаки, братцы, живут, люди вольные,
Все донские, гребенские со яицкими: «Ой вы, братцы мои, атаманы-молодцы!
Да уж крепку думушку заедино подумайте: как проходит у нас лето теплое,
Наступает, братцы, зима холодная; куда, братцы, мы зимовать возьмем?"…»
