Скорцени вопросительно взглянул на Гольвега. Список исчерпан?
– Думаю, что штурмбаннфюрера СС барона Клауса-Иоахима фон Лепеля вы привлечете и без моей рекомендации.
Скорцени поморщился.
«Два аристократа в одной группе – это слишком» – так можно было истолковать его реакцию.
– О Штубере, естественно, позаботятся. Если в этом будет необходимость, – вполголоса проговорил Скорцени, когда машина уже въехала на окраину Берлина. Он сказал это после длительного молчания, которое, конечно же, было связано вовсе не с раздумьями над судьбой агента СД.
– Стоящий парень.
– Все будет зависеть от того, какое заточение изберут для своего дуче путчисты Бадольо. Больше всего меня тревожит то, что Муссолини может оказаться на каком-то из военных кораблей. Вот кого у меня нет под рукой – так это людей, знающих морские суда, имеющих опыт абордажных боев. Придется брать все, чем пожертвует из своих старых морских запасов адмирал Канарис.
– Или пользоваться услугами сицилийских пиратов.
– Вы можете представить себе, Гольвег, немецких офицеров, решившихся на арест фюрера?
– Простите, – напрягся Гольвег, подаваясь вперед так, что его лицо оказалось почти зажатым между плечами водителя и гауптштурмфюрера. Однако, не дождавшись никаких разъяснений, мрачно, едва ворочая языком в пересохшем рту, пробормотал: – Я не смог бы представить себе такое, даже в кошмарном бреду.
– Мне тоже непонятна психология людей, предавших и превративших в жалкого пленника человека, который силой своего духа, своих идей вознес эту жалкую Италию на гребень истории. И которому еще вчера они так неистово поклонялись.
– Нет, я не могу себе такого представить, – уже более твердо заявил Гольвег, вздрогнув при одной мысли о том, что бы могло произойти с ним, узнай кто-нибудь из близкого окружения Гитлера или Мюллера, на какие темы они позволяют себе рассуждать в присутствии водителя.
Точнее, позволяет себе он, Гольвег. Скорцени это, естественно, простилось бы.
Еще несколько кварталов, словно желая немедленно избавиться от такого собеседника, Скорцени вышел из машины, остановил первый попавшийся «оппель» и решительно открыл его дверцу.
– Ефрейтор, этого офицера немедленно доставить в Заксенхаузен, а там – по указанному им адресу. – Отрывистая гортанная речь его напоминала рев фельдфебеля на строевом плацу в школе унтер-офицеров.
– Но здесь есть кое-кто повыше ефрейтора.
– Что?! – рванул Скорцени вторую дверцу, за которой, на заднем сиденье, свободно развалился тучный майор, очевидно, представлявший какую-то тыловую службу.
– А то, что я тороплюсь.
– В таком случае поедем со мной. Если уж вам настолько некогда.
– Куда это?
– На Принц-Альбрехштрассе[16], майор! Нет такого желания? Тогда немедленно освободить машину!
– Хорошо, хорошо, мы доставим вашего офицера, – согласился майор в тот последний миг, за которым Скорцени просто мог выволочь его из кабины.
– Там вас подготовят, оберштурмфюрер, – успел сказать Скорцени, пока Гольвег, ощущая жуткую неловкость не столько перед майором, сколько оттого, что заниматься транспортом пришлось самому Скорцени, пересаживался в эту машину.
И Гольвег понял, что речь идет о замке Фриденталь, где в последнее время проходили экипировку почти все диверсанты, отправляемые с особо важными заданиями.
– Не сомневаюсь.
Где-то недалеко взвыла сирена воздушной тревоги. На ее вой, словно на призыв вожака стаи, отозвалось еще с десяток сирен, которые теперь, после высадки англо-американских войск в Сицилии, включались все чаще. Однако, несмотря на то что весь город уже буквально дрожал от гула тяжелых бомбардировщиков, Скорцени спокойно сел рядом с водителем.
